Читать книгу "Черная Луна - Олег Маркеев"

И еще Бондарь вспомнил, что уже с месяц на тринадцатом складе из-за замыкания отключили сигнализацию. Пробило провод, а где, никто искать не стал.

Он застонал от боли и бессилия, но тут на глаза упала тень. А потом обрушилась темнота…

Лилит

Она плечом прижала трубку к уху, подхватив соскользнувшее покрывало. В этот момент их соединили.

— Хан? Это я. Проблемы-были? — Лилит прикусила губку, выслушав ответ. — Ерунда, до понедельника никто не хватится, а после будет поздно. Встретимся в восемь. Пока.

Лилит бросила трубку. Повела плечами, с наслаждением ощутив прикосновение шелка. Сладко улыбнулась, прищурившись на солнечный зайчик, игравший на шпиле университета.

— А ты смотришься, — раздался за спиной голос Нины. — Обнаженная в черно-белом. Давно Муромскому не позировала? Он говорил, что портрет твой писал. Или опять наврал? Зная его, уверена, что обнаженку малевал.

Подошла вплотную, обдав ароматом духов.

— На кого наша девочка загляделась? Ого, вот это экземпляр!

Лилит всмотрелась в идущего под деревьями мужчину. Отметила прямую осанку, сдержанную гармоничность движений. Он не шел, не шагал, а именно двигался, как движутся животные, плавно и достойно. Из знакомых Лилит только Хан обладал такой же уникальной способностью переходить от замедленной плавности к летучей стремительности, обычный мордобой в исполнении Хана превращался в завораживающий танец. Хан научил и ее видеть звериное в человеке.

Рядом с левой ногой человека трусил кудлатый кавказец, пес время от времени поднимал морду, пытаясь посмотреть в лицо хозяину. Казалось, они ведут неспешный разговор на только им понятном языке.

— «Он выходит под лунный свет, и голубоглазый волк Фенфир ложится у его ног, орел падет с небес и садится ему на плечо. Его губы не умеют улыбаться, глаза его холодны, как подземные воды, у него квадратные зрачки Дваждырожденного, и ты не увидишь в них своего отраженья», — прошептала Лилит. Она не знала, откуда пришли эти слова. Последнее время такое случалось все чаще.

— Опять бредишь! — мягко, как врач больного, укорила Нина.

— С чего ты взяла?

— Девочка моя, в магию можно играть, но главное — не заиграться.

— В отличие от тебя, Нинон, я серьезно.

— Вот это меня и беспокоит.

Лилит коротко хохотнула, спустила с плеч покрывало.

— Посмотри на меня! — Она подняла руку, уткнув палец в стекло. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня! — Голос сделался низким, грудным. — Рогатый бог Гернуннос, я прошу тебя, пусть не будет ни сна, ни утешения, ни удовольствия, пока сердце и тело не будут повернуты ко мне у того, кто сейчас поднимет на меня взгляд. Смотри на меня, человек!

Человек остановился. Лилит почувствовала на щеке прерывистое дыхание Нины.

Дикая Охота

Максимов остановился. Еще раз прислушался к себе. Волна враждебности, накатившая неизвестно откуда, прошла насквозь, оставив в теле тревожное эхо. Словно ветром качнуло колокол.

Посмотрел на пса. Тот тоже напрягся, прижав подрезанные уши.

Двор был тих и пуст. Лишь шелестела листва, потревоженная заблудившимся между домами ветерком.

Он не мог ошибиться, ощущение притаившейся опасности не спутать ни с чем.

Медленно поднял взгляд. В окне второго этажа стояла женщина, завернутая в бело-черное. Секунда — и она пропала.

Глава четвертая. Крест инквизитора

Дикая Охота

Литераторы погубят Россию. Кто не верит, пусть откроет соответствующий том полного собрания сочинений Ленина и посмотрит его анкету. В графе «профессия» вождь мирового пролетариата скромно указал — литератор. Николай Второй в той же графе прямо написал — «хозяин земли русской». И накаркал. Литератор расстрелял императора, отобрал землю и ввел интернационализм.

Сталин умел учиться на чужих ошибках, знал, что от этих инженеров — вредителей человеческих душ вся зараза и идет. По сути своей профессии — идеологические диверсанты они чистой воды. Думают, копаются в архивах, кропают что-то, бумагу переводят, а потом вдруг: «Не могу молчать!» И все, гад, норовит пасть жертвой, на худой конец — подставить просиженный зад под царские розги. Короче, хлопотно с ними. Народ они нервный, легко и много пьющий, капризный, завистливый и склочный. Это гения видно сразу, а с остальными как быть, нельзя же совсем без книг в самой читающей стране! Как ни делил Сталин их на заслуженных и талантливых да ни стравливал первых со вторыми, как ни охаживал кнутом и ни поощрял пряником, но одолеть литераторов не смог, махнул сухой рукой и изрек: «Работайтэ с этыми, у мэня другых нэт». А на нет — и суда нет.

С судами, действительно, палку старались не перегибать. Зачем делать из рифмоплета великомученика? Кого надо, свои сами харчили, только брызги летели. Так к заслуженным и талантливым прибавлялись запрещенные.

Не всех власть любила, но всех лелеяла. Потому что нет среды более информационно насыщенной, чем пишущая, танцующая и рисующая братия. На каждый талант приходится по тысяче поклонников. Дружить с «людьми творчества» престижно и милицейскому генералу, и вору в законе, и секретному авиаконструктору, и леснику. Связи в этой среде немыслимые, как лабиринт Минотавра, неизвестно куда выведут. Здесь все всё знают, обо всем имеют мнение и обо всем судят-рядят, особо не таясь. Информации в этом отстойнике души и мыслей — море, черпают из него все спецслужбы, отечественные и импортные. И выходит, что кто не агент, тот невольный информатор. Традиция добрая, стыдиться нечего. Сам Тургенев резидентом русской разведки в Париже трудился, пока «Отцов и детей» сочинял, факт, как говорится, широко известный в узких кругах. А ведь дворянин, и талант несомненный. Что уж тем, кто, кроме подписки о сотрудничестве и пары мелких доносов, ничего путного не написал, рожу кривить?

Максимов встал с продавленного дивана, до хруста потянулся. Мысли, что лезли в голову, были странными, ему несвойственными. Так и должно было быть. Квартира чужая, и мысли здесь — чужие.

Максимов был уверен, что жилище Инквизитора обыскивали профессионалы, и не стал играть в пинкертона. Бросил сумку в угол, осмотрелся: кухня, санузел, комната. Лег на диван, закрыл глаза, постарался хоть на немного заснуть. Он называл этот метод «наспать место». Пока работает сознание, оно невольно фильтрует информацию сквозь прошлый опыт, хочешь или нет, а вывод будет с известной погрешностью. Во сне или полудреме вся информация, видимая и невидимая, что накопилось в помещении, впитывается всеми органами чувств так полно и чисто, что сознание, ограниченное опытом и знанием, в эту полноту и безошибочность никогда не поверит.

Итак, Инквизитор был литератором. Вольная профессия: свобода мыслей, времени и передвижения. Идеальная «крыша» и легенда. Профессиональное право снимать, накапливать, обрабатывать информацию. И использовать в своих интересах. Интересы Инквизитора простирались, если верить книжным полкам, от средневековых поэтов до классиков детектива. Последнее объяснимо, если учесть, что в любом детективе на поверку оказывается лишь десять процентов вымысла, остальное — факты, сценарии операций, дешифровка чужих тайн. Книги на полках стояли в ряд, вне зависимости от языков, на которых они были написаны, очевидно, проблем с переводом у Инквизитора не было.