Читать книгу "Трезвенник, или Почему по ночам я занавешиваю окна - Андрей Мохов"

Андрей Мохов

Трезвенник, или Почему по ночам я занавешиваю окна

Честно говоря, я не должен рассказывать тебе эту историю. Есть такие вещи, которые надо держать при себе, а лучше совсем позабыть. Ничего хорошего они не сулят. Но тебе, я вижу, слишком любопытно. И раз ты так настаиваешь на ответе, я расскажу тебе почему больше не пью, по ночам занавешиваю окна и постоянно переезжаю. Слушай.

Тот вечер начинался как самый обычный мой вечер и он попал бы на пыльную полку всех прочих моих вечеров, если бы не случайная встреча. Я закончил бумажную волокиту чуть раньше обычного и сидел в ожидании шести часов, крутя в руках шариковую ручку. За окном был хороший день. Наступило бабье лето, и я собирался пройтись без куртки по желтеющему бульвару, свернуть на улицу Мира, взять пару бутылок светлого нефильтрованного. Мне хватало их ровно до остановки, там я садился на автобус и ехал домой, где в крошечном ларьке брал ещё две или четыре – по настроению.

На бульваре уже собирался народ. Работники соседних офисов выходили курить группками по трое, а потом как бы случайно вливались в толпу и скрывались из-под всевидящего ока начальства. Среди этих фигур в рубашках я вдруг заметил знакомого. Это был Никита Щукин. Тот самый Никита, с которым мы в школе были не разлей вода. За всю жизнь я не завёл себе больше таких друзей.

Никита Щукин перевёлся к нам из какой-то деревни в пятом классе. Учился он хорошо, хотя зубрилой не был. Помогал мне домашку решать, особенно математику, на контрольных тоже выручал, никогда не отказывал. Учителя его любили, и он мог бы стать золотым медалистом, если бы постоянно не влипал в истории.

Наши задиры дразнили его «Щукой», на обеде рыбные котлеты в тарелку подкладывали. Никита это прозвище терпеть не мог, постоянно лез в драку и постоянно получал. Раз в неделю новый фингал или шишка на лбу. Но однажды он всё-таки ухитрился сломать Саньку Баранову деревянную учительскую линейку об голову. Линейка была метровая, крепкая, но голова Санька оказалась крепче. Ему наложили четыре шва на ухо, а с Никитиной мамы взыскали за порчу имущества, и чуть не выгнали сына из школы. В прочем, он вскоре сам ушёл. После девятого класса не вернулся с каникул. Говорили, что он переехал. И даже не сообщил мне ничего, мне, своему единственному другу. Так след Щукина потерялся, мы не виделись тринадцать лет.

Я тоже уехал, закончил институт, отслужил, женился, развёлся, устроился на скучную работу, и вдруг вот он, Никита Щукин. Никита Щукин, с которым мы лазали по гаражам, взрывали петарды в почтовых ящиках, кидали снежки в окно злобной бабке из второго подъезда, Никита Щукин, который дал мне диск с «GTA San Andreas», а потом диск со взрослой версией «Красной шапочки», словом, Никита Щукин, который был мои лучшим другом, шёл перед окном моего офиса по желтеющем бульвару.

Я выбежал, хотя до шести оставалось ещё минут десять, и нагнал его. Выглядел Никита странно. Шёл медленно, сутулясь, оглядывался. Очень испугался, когда я окликнул его. На нём была мешковатая чёрная ветровка, он зачем-то отрастил усы, на глаза надвинул бейсболку. От всего этого наряда веяло дешёвым ларёчным детективом. «Что за маскарад?» – подумал я. Щукин никогда так не одевался, да и усы ему не идут, смотрятся как приклеенные. Кто-то другой, может, и не узнал бы его, но только не я. У меня всегда была отличная память на лица, а самое главное – на походку. По походке можно узнать кого угодно, особенно, когда вы плечом к плечу прошли всю скользкую дорогу взросления.

– Давно не виделись! – сказал я, запыхавшийся, но радостный.

– Извини, что не писал, – Щукин отвечал без энтузиазма.

– Ты как здесь? Откуда приехал?

– Долгая история.

– Да ладно! Мы не виделись тринадцать лет. Пойдём выпьем!

– Не пью я.

– Чай пока не запретили!

Он нехотя согласился. Мы выбрались из потока офисных работников, свернули с бульвара, и я повёл Щукина в знакомый бар. Я хотел было занять столик у окна, но Никита наотрез отказался, и мы уселись в глубине зала, в самом тёмном и тихом углу. Народ постепенно прибывал, я с сожалением заметил пару знакомых за барной стойкой. В прочем, они сидели спиной к нам, о них можно было не беспокоиться. Я заказал у официантки пиво и гренки, Щукин попросил чаю. Он осторожно потягивал его из керамической чашки, пока мы говорили и поглядывал в зал из-под козырька.

Не могу сказать, что Щукин выглядел плохо. Пожалуй, устало – и всё. Он не был грязным или помятым, не производил впечатления опустившегося человека, он просто был чудны́м, как будто надел пиджак не по размеру или случайно заправил галстук в брюки. В школе с ним такого не случалось. Не знаю, заслуга это матери или его самого, но в школе Никита всегда был одет хорошо. Скромно, но красиво, без лишней суеты.

Я отхлебнул пива из высокого стакана и спросил:

– Ну рассказывай. Чем занимаешься?

– Да ничем. Я только приехал.

– Понимаю. А откуда, если не секрет?

– Я уже сам не уверен откуда. За последние годы я столько раз переезжал, что перестал запоминать адреса и города.

– Уж не шпион ли ты?

Щукин хмыкнул в усы:

– Куда мне.

– А выглядишь как заправский шпион! Я уже думал в полицию звонить. Подозрительный гражданин замечен на Тихом бульваре, в кепке, в усах, идёт, на всех зыркает, наверное, ищет у кого бы гостайну выспросить, чтобы в зашифрованном сообщении переправить секретную информацию в недружественные западные страны. Ты учти, единственная секретная информация которой я обладаю, – я наклонился к самому столу и понизил голос, – я знаю кто ворует туалетную бумагу у нас в офисе. Этот жлоб Дристин, – я стал говорить ещё тише, – Дристин, понимаешь. У него перманентная диарея.

Щукин снова хмыкнул себе в усы, и будто бы немного оттаял.

– Чувство юмора у тебя не поменялось…

– Ещё бы! – я отставил пустой стакан и попросил повторить. – Ну расскажи! – потребовал я. – Куда ты пропал? Где жил, чем занимался всё это время? Мы же с тобой лучшими друзьями были, Щука!

Он сверкнул глазами. Я понял, что зря это ляпнул. Он всё ещё терпеть не мог свою фамилию, а особенно, когда его называли «Щука».

– Хорошо, – взгляд Щукина упёрся в меня, я