Читать книгу "Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш"

брюках. После ужина Джексон произнес тост за генералиссимуса Сталина, а Гусев за президента Трумэна. Американцы произносили речи, и Джексон даже похвалил книгу Трайнина. В ответ на предложение американцев что-нибудь сказать Никитченко (как отметил Джексон, «с явным удовольствием») произнес несколько фраз и стал ждать перевода. По словам Джексона, он говорил «с достоинством и дружественно, а когда речь заходила о страданиях России – довольно красноречиво». Трайнин тоже произнес «очень достойное благодарственное слово». Этим вечером Джексон записал в дневнике, что ужин был «очень успешен в плане налаживания отношений», хотя и отметил, что советские представители «пили очень мало и несколько презрительно смотрели на желтую жидкость, которую нам подали под названием водки»[218].

* * *

Пока в Лондоне делегаты союзников пытались преодолеть свои разногласия, главы их правительств планировали встретиться в Германии лицом к лицу. 3 июля Джеймс Ф. Бирнс, которого Трумэн только что назначил госсекретарем, телеграфировал Джексону, что вопрос о военных преступниках, скорее всего, будет обсуждаться на встрече «Большой тройки» в Потсдаме (пригороде Берлина), которая начнется 17 июля. Впервые после смерти Рузвельта британский, американский и советский лидеры должны были встретиться очно. 4 июля Джексон ответил Бирнсу (которого знал по недолгой совместной работе в Верховном суде), что переговоры в Лондоне идут тяжело, в основном потому что советским и американским представителям трудно понять правовые системы друг друга. Хотя некоторые проблемы удалось сгладить, «правовая философия и мировоззрения глубоко различаются», и «даже достигнув согласия, мы обнаруживаем, что вкладываем в слова разный смысл». Джексон объяснил, что он всеми силами старается принять как можно больше советских предложений, чтобы достичь четырехстороннего соглашения, сохранив при этом суть американского плана[219].

Прения в Лондоне вступили в новую и решающую стадию. В течение недели, начиная с 5 июля, редакционная подкомиссия в составе Олдермана, Трайнина, Фалько, Барнса и Дина сопоставляла американский план с предложенными поправками остальных участников и пыталась прийти к согласию. Экстрадиция оказалась больным вопросом. Олдерман и Барнс утверждали, что у них нет полномочий поручить своим правительствам вести переговоры с другими странами о выдаче военных преступников, в частности тех, кому гарантировали убежище или предоставили иммунитет от уголовного преследования. Трайнин допустил, что это может сорвать все договоренности, и дискуссию отложили на неопределенный срок[220].

По некоторым ключевым вопросам удалось достичь консенсуса. Председатели трибунала должны ротироваться от процесса к процессу, и правительства смогут заменять судей по причине болезни. Большинство вопросов должны решаться голосованием судей с решающим голосом у председателя. Но для вынесения вердиктов и приговоров потребуются голоса трех судей из четырех. Делегаты согласились, что ссылка на приказы вышестоящих не будет освобождать от уголовной ответственности, но даст судьям возможность учесть это при вынесении приговора как смягчающее обстоятельство. Согласились также переименовать документ, прежде называвшийся «Статутом», в «Устав»[221]. Главные разногласия сохранялись – например, место для трибунала, – но некоторые второстепенные удалось уладить.

Утром 7 июня Джексон и Донован улетели в Германию, чтобы собрать больше доказательств. Джексон все еще не до конца осознал масштаб нацистских злодеяний. Оба провели первый вечер в штаб-квартире УСС в Висбадене, на действующей фабрике шампанского, чья продукция была «отличного качества», как отметил Джексон в своем дневнике. Из Парижа к ним приехал Джон Харлан Эймен и привез пакет документов, в том числе стенограмму совещания Гитлера с его генералами в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года. На этом совещании Гитлер впервые раскрыл свои планы военного захвата «жизненного пространства» (Lebensraum) для Германии. (Это совещание позже стали называть конференцией Хоссбаха.) Аллен Даллес, начальник базы УСС в Берне, приехал из Швейцарии и привез с собой четырех потенциальных свидетелей-немцев, в том числе бывшего сотрудника МИД Германии[222].

На следующее утро Джексон и Донован выехали во Франкфурт, чтобы обсудить место проведения процесса с генерал-лейтенантом Люциусом Д. Клэем, заместителем главы военной американской зоны оккупации. Клэй незадолго до того вернулся из Берлина и рассказал им, что этот город вполне может служить местом размещения международного трибунала. Поскольку его оккупируют четыре державы, делегация США останется в пределах американской зоны контроля. Но на случай, если у Джексона будет возможность выбора, Клэй настоятельно рекомендовал Нюрнберг. Во Франкфурте Джексон и Донован также посовещались с американским дипломатом Робертом Д. Мерфи, который рассказал им мрачные истории о том, что происходило в Берлине. Советские власти уже отправили тысячи мужчин из своего сектора Берлина на принудительные работы в СССР. По дороге из Франкфурта Джексон ненадолго остановился в Нюрнберге и осмотрел здание суда и тюрьму. Они понравились Джексону, и он решил ближе к концу месяца вернуться сюда с британскими, французскими и советскими коллегами[223].

По возвращении в Лондон Джексон быстро понял, что до соглашения все еще далеко. 13 июля он встретился с Никитченко, Трайниным, Гро и Максуэлл-Файфом и попытался добиться от них согласия по вопросу о временны́х рамках процесса. Максуэлл-Файф предположил, что разработка вердикта займет около месяца, а процесс может начаться примерно через три недели. Никитченко и Гро не хотели назначать дату. Никитченко резонно возразил, что советская сторона не имеет представления о том, «в каком состоянии доказательства». Он добавил, что не знает, будет ли он с Трайниным служить советскими представителями в Следственном комитете; это решит Москва[224].

Затем делегаты обратились к более спорным аспектам плана, в частности к суду над нацистскими организациями. В последней редакции мимоходом заявлялось, что в ходе суда над каждым бывшим нацистским руководителем трибунал может провозгласить его организацию «преступной». Джексон предупредил, что ни один американский судья не согласится с такой формулировкой, не оставляющей организации возможности для защиты. Трибуналу придется заранее объявить, что, например, гестапо и СС обвиняются в преступлениях, чтобы их бывшие члены могли выступить в защиту этих организаций. Никитченко оторопел. Что, если сотни эсэсовцев явятся защищать СС в международном трибунале? Джексон отверг это предположение как надуманное. Максуэлл-Файф согласился с американским коллегой – никто не станет заведомо «совать голову в петлю»[225].

Трайнину и Никитченко предложение Джексона казалось абсурдным. Одно дело – позволить человеку защищаться на том основании, что он вступил в СС или гестапо по принуждению или его ошибочно приняли за другого. Совсем другое – позволить нераскаянным эсэсовцам и гестаповцам публично защищать эти организации. Кроме того, уверял Трайнин, всем и так известно, что творило гестапо. Джексон не согласился: нельзя ожидать от американских судей, что они «все знают о гестапо». Он напомнил, что Америка слишком далеко отстояла от театра военных действий, отметив, что сам «предельно шокирован» информацией, которую получил от УСС