Читать книгу "Идеалист - Владимир Григорьевич Корнилов"

мечтательновлекущей увиделась она, что в оторопи он даже как-то присмирел, и, на удивление Доре Павловне, озаботился иными, высокими, на её взгляд, интересами.

Чтобы быть рядом, быть достойным необычной девочки, потребовались усилия ума, сдержанность, даже благородство, хоть какая-то начитанность, - Нинуля любила, мило улыбаясь, потревожить его самолюбие знанием того, что он не считал нужным знать. Он старался, он очень старался подняться над своей насмешливой угрюмостью, в то же время в затемнённом уголке его сознания уже таилось коварненькое желание расстегнуть пуговки приличий на этой чистенькой белоснежной девочке.

Нинуля, однако, оказалась осторожной, она не уступила ни своим ни его чувствам. В конце концов, разозлившись, он снова вернулся в уже опробованные им женские обители. Теперь он мог держаться с Нинулей спокойнее, снисходительнее относился к девичьей её осторожности. И помнил, всё время помнил о той востроносой, чувственной студенточке, которая, не раздумывая, бросилась в тысячевёрстную даль, из Воронежа на Волгу, в лесную глухомань, на кордон, не помеченный даже на карте, - преодолела, влекомая страстью, чтобы только несколько ночей постанывать в памятных ей мужских объятьях!..

В пробуждённом любопытстве Нинуля позволила себя поцеловать, наивно полагая, что забавляться поцелуями можно пребывая в невинности.

Появление в школе чудика Полянина изменило Ниночку, близость их расстроилась. Вспыхнула ревность. Но скоро и верно он распознал, что Алёшка из этих самых, возвышенных и мечтательных, для которых возможность любви важнее, чем сама любовь. С угрюмой насмешливостью он наблюдал, чем закончатся воздыхания друга.

Война безгреховно убрала с их пути будущего двоюродного братца.

«Всему своё время», - Юрий Михайлович любил повторять услышанное где-то евангельское изречение. Собственная его жизнь вполне соотносилась с древней житейской мудростью. В своё время явился из «нетей» и всемогущий папочка.

Вопреки молчаливому сопротивлению Доры Павловны, Михаил Львович, энергично взялся за устройство судьбы обретённого сына. Юрий Михайлович понимал, что руководила явившимся папочкой далеко не отцовская любовь: скорее, долг и пробуждённая войной совестливость.

Юрию Михайловичу безразличны были мотивы поведения, важен был результат. Он оказался в столице при завидной должности, с квартирой в центре и с широким кругом знакомств.

В своё время в ошеломляюще-суетной столичной жизни появился у него и свой Вергилий. Снисходя к его провинциальной робости, он с восхищающей Юрия Михайловича небрежностью вовлёк его в следующий круг бесстыдного людского бытия.

Как-то, в бесцельной прогулке по Петровке, заглянули они в ювелирный магазин, где у витрин с драгоценностями теснился разновозрастный женский пол. Юрий Михайлович ищущим взглядом сразу выделил у витрины две живых драгоценности: две подружки, чернявенькая и светленькая, нетерпеливо переговариваясь, примеряли на свои пальчики с карминно поблёскивающими ноготками золотые кольца. Возбуждённые азартом приобретения они казались Юрию Михайловичу недоступно прекрасными.

Проницательный Вергилий, диктор радио, завоевавший сочностью и артистизмом голоса всеизвестность, в быту - убеждённый холостяк и сторонник вообще свободной жизни, перехватил неотрывный его взгляд.

− Ты хочешь познакомиться с ЭТИМИ?!. – спросил он и пожал с какой-то даже небрежностью узкими плечами, когда Юрий Михайлович безнадёжно вздохнул.

Не минуло и пяти минут, как столичный его Вергилий подошёл вместе с очаровательницами.

− Знакомьтесь! – великодушно предложил он всем сразу, и Юрий Михайлович почувствовал, что и он обласкан двумя парами быстрых девичьих глаз.

− Одно только маленькое «но», - оживлённо говорила им, уже как близким знакомым, черноволосенькая, с зовущее томной до умопомрачения родинкой на выпуклости щеки и с бриллиантовой заколкой в волосах над аккуратненьким серебристо опущенным, словно листик тополя, ухом.

− Дело в том, что послезавтра у меня свадьба. Но, наверное, это не такое уж непреодолимое препятствие?.. – она вопросительно посмотрела на подружку. – Сегодняшний вечер мы можем освободить? Не так ли, Ирочка?..

− Нет вопросов! – с готовностью ответила подружка, с какой-то оценивающей пристальностью вглядываясь в несмелое лицо Юрия Михайловича.

− Ну, и отлично! – произнёс друг-Вергилий сочным дикторским голосом, чем вызвал новый всплеск оживления у обоих девиц. - Итак, ждём вас на холостяцкий ужин… - Он сказал адрес, время, и спокойно увёл Юрия Михайловича в зной полуденных московских улиц.

Потрясло Юрия Михайловича не столько то, что обе девицы пришли в назначенный час, такие же оживлённые, с азартом новизны в случившемся знакомстве, и даже не то, что безотказно, как будто само собой это разумелось, остались в квартире на ночь, сколько беззаботно-весёлое их отношение к предстоящей свадьбе. О свадьбе они говорили весело, как об очередной жизненной забаве и ничуть не смущала их беззастенчиворазгульная ночь в канун свадебного торжества.

Всё похоже было на азартную игру с желанием наиграть как можно больше в последний день девичества.

Среди ночи одна из девиц, с которой исступлённо он забавлялся, ускользнула в соседнюю комнату. В постель к нему юркнула другая, с родинкой-мушкой на щеке (он тотчас же почувствовал её своей горячей щекой), и Юрий Михайлович на какие-то минуты даже растерялся – многое он узнал за последние годы, но эти юные девицы, опередили даже опыт его сорокалетней жизни!..

Утром довольные девицы отряхнули свои пёрышки, как курочки после петуха, мило попрощались, убежали готовиться к свадьбе.

Юрий Михайлович, ничуть не утомлённый, скорее возбуждённый, попытался как-то выказать своё отношение к поистине волшебным способностям Вергилия. Вергилий не внял восхищению, был скучен, морщил узкое с припухлостями под глазами лицо, тёр грудь под распахнутой шелковой пижамой. Отвалившись в низкое мягкое кресло, вытянув по ковру худые длинные ноги, вяло потягивал вино из фужера, запачканного карминной помадой, говорил с совершенным безразличием:

− Устаёшь от цивилизации, мой друг. Устаёшь от стараний выглядеть человеком. Спасаться приходится в дикарстве. Какой-то бзык, Юрочка. Другая ночь – другая женщина. Ни душа, ни тело не терпят повторений. Тут (он прикоснулся фужером к сердцу) бесчувствие совершенное. Как машина, заведённая на срок. Думаю, на полвека. Не больше. Ресурс выработается, а там…

Юрий Михайлович не стал уточнять что будет «там». Новый житейский круг, в который ввёл его Вергилий, азартил, он готов был повторить, ещё и ещё раз повторить такую же ночь!..

А Вергилий предчувствовал судьбу: он умер, чуть перешагнув за пятьдесят, в одночасье, среди ночи. Скорая помощь, прибывшая по звонку путано говорившей женщины, нашла дверь открытой. На мягком напольном ковре стояла бутылка с остатками коньяка, две несвежие рюмки, тут же лежали забытые в спешке предметы женского туалета. Реанимировать остановившееся сердце не удалось.

Много позже, когда столичная пресса и телевидение оказались в частных руках, люди, обожавшие милого Вергилия, попытались создать своими тёплыми воспоминаниями образ обаятельного неутомимого труженика эпохи. В радиопередаче это удалось. Но жизнь, равнодушная ко всему