Читать книгу "«Нам было только по двадцать лет…». Стихи поэтов, павших на Великой Отечественной войне - Антология"

Пусть буду я убит

Пусть буду я убит в проклятый день войны,

Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,

Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе

В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны…

Пусть не осмелится жестокая рука

Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе,

Что ты в разорванном лежишь противогазе

И бьется локон твой у синего виска…

1941 г.

Николай Отрада

(1918–1940)

Мир

Он такой,

Что не опишешь сразу,

Потому что сразу не поймешь!

Дождь идет…

Мы говорим: ни разу

Не был этим летом сильный дождь.

Стоит только далям озариться —

Вспоминаем

Молодость свою.

Утром

Заиграют шумно птицы…

Говорим: по-новому поют.

Всё:

Мои поля,

Долины, чащи,

Солнца небывалые лучи —

Это мир,

Зеленый и журчащий,

Пахнущий цветами и речистый.

Он живет

В листве густых акаций,

В птичьем свисте,

В говоре ручья,

Только нам

Нельзя в нем забываться

Так,

Чтоб ничего не различать.

…………

Чтоб цвела земля во всей красе,

Чтобы жизнь цвела,

Гудела лавой,

Старое сметая на пути.

Ну, а что касается до славы —

Слава не замедлит к нам прийти.

1939 г.

Почти из моего детства

Я помню сад,

круженье листьев рваных

да пенье птиц, сведенное на нет,

где детство словно яблоки шафраны

и никогда не яблоко ранет.

Оно в Калуге было и в Рязани

таким же непонятным, как в Крыму;

оно росло в неслыханных дерзаньях,

в ребячестве, не нужном никому;

оно любило петь и веселиться,

и связок не жалеть голосовых…

Припоминаю: крылышки синицы

Мы сравнивали с крыльями совы

И, небо синее с водою рек сверяя,

Глядели долго в темную реку.

И, никогда ни в чем не доверяя,

Мы даже брали листья трав на вкус.

А школьный мир? Когда и что могло бы

соединять пространные пути,

где даже мир — не мир, а просто

глобус,

его рукой нельзя не обхватить…

Он яблоком, созревшим на оконце,

казался нам.

На выпуклых боках —

Где Родина, там красный цвет от

солнца,

а остальное зелено пока.

август, 1939 г.

Осень

Сентябрьский ветер стучит в окно,

Прозябшие сосны бросает в дрожь.

Закат над полем погас давно.

И вот наступает седая ночь.

И я надеваю свой желтый плащ,

центрального боя беру ружье.

Я вышел. Над избами гуси вплавь

Спешат и горнистом трубят в рожок.

Мне хочется выстрелить в них с плеча,

в летящих косым косяком гусей,

но пульс начинает в висках стучать.

«Не трогай!» — мне слышится

из ветвей.

И я понимаю, что им далеко,

гостям перелетным, лететь

и лететь.

Ты, осень, нарушила их покой,

отняв болота, отбила степь.

Предвестница холода и дождей,

мороза — по лужам стеклянный

скрип, —

тебя узнаю я, как новый день,

как уток, на юг отлетающих, крик…

1938 г.

Одно письмо

Вот я письмо читаю,

а в глазах

совсем не то,

что в этих строках, нет.

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

Ты пишешь:

«Милый,

выйдешь — близок Дон,

и рядом дом.

Но нет тебя со мной.

Возьмешь волну донскую

на ладонь,

но высушит ее

полдневный зной».

Так пишешь ты…

В разбеге этих строк

другое вижу я —

шумят леса…

К тебе я ласков,

а к себе я строг.

И грусти не хочу.

Ты мне была близка.

Но как все это

трудно описать,

чтоб не обидеть…

Знаешь,

я б сказал —

меж нами нет границ

на много лет.

Над полем, Поля,

полнится гроза,

в саду срывает ветер

яблонь цвет.

В душе —

дороги жизни,

между гроз,

а я иду,

товарищи вокруг.

Попробуй это все понять

без слез

и, если можешь, жди,

мой милый друг.

Василий Позорин

(1910–1943)

Перед боем

Я в бой иду. Прощай, до встречи скорой,

Моя родная старенькая мать!

Ты в жизни много испытала горя,

Не надо сердце грустью волновать.

Твои я помню песни с колыбели,

И голос твой, душевный и простой,

За нашей хатой три высоких ели,

И во дворе подсолнух золотой.

Ты подарила жизнь мне молодую,

Тебя я в сердце свято берегу.

И перед боем я тебя целую,

Волнение сдержать я не могу.

Моя рука не дрогнет от удара:

Я буду там, где яростнее бой.

И буду бить виновников пожара,

Чтобы скорее встретиться с тобой.

Я в бой иду и верю в нашу силу,

Как веришь ты, моя родная мать.

Тебе не будет совестно за сына —

Не надо сердце грустью волновать.

Самуил Росин

(1892–1941)

Человек

Вижу:

Из пепла возник

Чудовищный зверь,

Грозный властитель

Всех сил, беспощадных и злобных,

Шаг его равен длине океана,