Читать книгу "Время политики - Лев Семёнович Рубинштейн"

точно помню, что после этого разговора мы больше не виделись.

Вопрос, процитированный мною в самом начале, имел такое, как казалось автору, существенное уточнение:

«Вопрос не о юр. запретах (ни в коем случае), а вопрос об уместности, внутренних ограничениях и моральном праве».

В том-то и дело, что «внутренние ограничения» крайне редко остаются внутренними. Установив внутренние ограничения, человек в меру своих полномочий и возможностей стремится ограничить и другого. А там уже и до «юр. запретов» рукой подать.

Эта тема неизбежно смыкается с одиозной, распухающей до неопределенных размеров темой «оскорбления чувств», каковая, практически минуя стадию общественной дискуссии, стала темой судебно-карательных мероприятий.

Поэтому давайте руководствоваться лишь собственными представлениями о такте и о вкусе, об уместности или неуместности. Давайте не будем руководствоваться глупой убежденностью, что смешное может быть в принципе оскорбительным для человека с нормальными нравственными рефлексами. Не может!

Я давно заметил, что неугомонные спорщики часто свои возражение начинают со слов «Ну а если…» «Ну а если ваш ребенок… Ну а если в вашем подъезде… А если вдруг…»

Когда я наталкиваюсь на это «если», я прямо буквально съеживаюсь, и мне решительно не хочется узнавать, что там дальше.

Однажды, помню, я написал, что, по моему глубокому убеждению, на поминках, даже если это поминки по очень близкому тебе человеку, не надо делать скучные лица, не надо говорить вполголоса и избегать даже подобий улыбки. Напротив, уверен я, надо непременно вспоминать что-нибудь смешное и веселое, надо смеяться, если смешно, потому что смех и ненатужная веселость и саму даже смерть способны иногда заставить усомниться в собственном всесилии.

Если не первый, то уж точно второй комментарий начинался, конечно же, со слов «Ну а если». И я, не став даже читать, что там было дальше, решил все же ответить.

«Да! – ответил я. – И в этом случае – тоже. И в этом случае – даже особенно!»

Разговор о разговоре

Сейчас много и увлеченно говорят о лжи – тотальной, бодро захватывающей все новые и новые территории хоть политической, хоть общественной, хоть культурной жизни. О лжи как о норме, как о социально-культурном мейнстриме, как об общественном договоре.

И понятно почему. И я о том же думаю постоянно. И я вот однажды написал текст под названием «Сестры – ложь и война».

А разговор между тем продолжается, расширяясь и вовлекая все больше участников.

И уже не столько само это явление, сколько разговор о нем подталкивает к новым, пусть даже и мимолетным соображениям.

Разговор о лжи рискует довольно быстро зайти в тупик без представлений о правде. Нет, в общем-то, все понятно: зло как объект умственных или художественных построений существенно привлекательнее, гибче, разнообразнее и, если угодно, изысканнее, чем скучное и степенное «добро», удручающее дидактическим схематизмом. Художникам всех времен куда лучше удавались картины ада, чем унылый и пустынный рай, где нет не только печали и воздыханий, но и вообще ничего нет.

Тем не менее…

Особенно, конечно, хороши рассуждения о том, что правда от неправды, в сущности, мало чем отличается, что врут более или менее все, что культура, в том числе и бытовая, – это сплошные ложь и лицемерие, потому что, например, расхожая фраза «я рад тебя видеть» часто является лживой, потому что ни фига ты не рад, и я это понимаю, но при этом говорю, что и я ужасно рад.

Очень интересно бывает выслушать академически бесстрастные рассуждения про то, что все относительно, про то, что «а кто не врет, все врут», про то, что «сказка ложь», про то, что «нет правды на земле, но нет ее и выше», про многое другое.

Эти академические соображения, особенно если они высказаны остроумно и весело, если они иллюстрированы нетривиальными картинками, забавными примерами из жизни, кинокадрами и авторитетными цитатами, бывают хороши и обаятельны.

Узнавать в очередной раз о том, что, вообще-то говоря, все врут, в каком-то смысле приятно, облегчительно и самооправдательно.

Конечно, всё ложь, кто бы поспорил. И нормы социального поведения – ложь. И политкорректность – ложь. И обычное «здравствуйте» – ложь и лицемерие, особенно если ты в душе своей вовсе не желаешь здоровья тому, с кем ты только что поздоровался.

В общем, жизнь – сплошное вранье. И это, в общем-то, правда. Но именно эта правда ни на гран не приближает нас к совершенно необходимому пониманию того, что все-таки есть ложь, почему ложь столь разрушительна и, главное, почему мы о ней так много и так увлеченно говорим.

А еще говорят, что искусство сплошь построено на лжи. И это – правда, если, конечно, удалить из контекста то главное, что позволяет нам искусство воспринимать именно как искусство, то есть ясное понимание того, что художественная правда и «правда жизни» это, мягко говоря, совсем разные «правды».

Представьте себе: «Да какой это Гамлет! Не надо врать! Это ж Сережка Архипов! Я ж с ним в одном дворе жил! Он же мне до сих пор трояк должен! Гамлет! Скажете тоже…»

Для выстраивания сложных, интересных и парадоксальных построений бывает иногда невредным схватить себя одной рукой за другую и смиренно прибегнуть к схемам самым простым, так сказать, изначальным. Они кое-что объясняют, а главное – удерживают нас от соблазна пойти в интеллектуальный «разнос».

Можно сколько угодно рассуждать на тему «чем отличается искусство от жизни». Но хотя бы изредка – «будем как дети».

А дети об этих различиях знают точно. Поэтому в одних случаях они говорят «давай ты как будто будешь продавец, а я буду как будто покупатель». Или «давай мы понарошку подеремся». В других же случаях они говорят: «Ты меня обманул! Ты вчера обещал мне, что принесешь свои формочки для куличиков, а сам не принес!» Они прекрасно понимают, что «как будто» и «понарошку» – это искусство и уже поэтому не вранье. А вот невыполненное обещание – ложь.

А взрослые этого часто не понимают, а еще чаще – делают вид, что не понимают. Не понимают, что искусство не лживо само по себе, а вот выстраивание социальной жизни по законам искусства – не только лживо, но и опасно, о чем наглядно свидетельствуют очень многие эпизоды истории.

То, что пропагандистские или информационные машинерии вовсю пользуются приемами и методами искусства, в том числе и современного, более или менее очевидно. Но ведь по-настоящему интересно не то, почему и зачем они сознательно путают то, что принято называть искусством, с тем, что принято называть жизнью, а то, почему эти безусловно