Читать книгу "И в сотый раз я поднимусь - Галина Артемьева"

В общем, ладно, чехам нравилась эта фраза про человеческое лицо у того, у чего лица вообще никакого быть не может. Так же, как у капитализма, коммунизма и всего прочего, что люди себе сами напридумывали, чтоб себе подобным морочить головы и не давать спокойно прожить их единственные и неповторимые жизни.

В Кремле, видно, не на шутку обиделись за свой родной социализм (какой ни есть, а свой же). К тому же некоторые чешские товарищи, очень боявшиеся за свои шкуры в случае смены власти, слезно молили о помощи. Вот и погнали советские танки в ту сторону, где социализму имидж менять собрались. В общем, ввели войска. Чехи – народ мирный, ценящий спокойное течение жизни, уют. Они быстро приспособились к такому повороту событий. Кто был особо несогласен, уехал в эмиграцию, остальные протестовали незримо и молча.

Страной, которая ныне больше не существует, правил в момент ввода войск в ЧССР Брежнев. И к началу восьмидесятых он все еще был у руля. К этому времени неблагодарный народ одарил его именем Люлек, так как лидер уже основательно впал в детство и едва-едва мог говорить по-непонятному, хотя и очень долго. Потому-то для населения вместо главы огроменной страны Леонида Ильича Брежнева возник образ Люлька, неразумного и невнятного персонажа. Все над ним посмеивались и рассказывали незлые, в общем-то, анекдоты, никто его не боялся, потому что относились как к мумии ходячей.

Однако еще ни одной стране за всю долгую человеческую историю не удавалось без ущерба для себя и потомков существовать под властью мумии.

Надо отметить длительность пребывания Люлька в роли вождя могучей державы. К нему все привыкли и даже мысли не допускали, что он когда-нибудь умрет. Может, это было связано именно с тем, что его давно никто уже не считал человеком из плоти и крови. Так… персонаж.

А он возьми да и умри в ноябре восемьдесят второго.

Как раз когда Саша в милом ее сердцу Оломоуце ждала своего третьего ребеночка.

Пришла она ясным ноябрьским утром на работу в школу. В учительской все сидят мрачные, задумчивые. Саша удивилась:

– Привет честной компании! Ну, чтоб у нас такая тишина стояла – и не помню! Что случилось-то? Наверное, слон в зоопарке умер!

Коллеги посмотрели на вновь прибывшую горестно, по-сиротски, и отвечают:

– Брежнев умер.

Реакция случилась парадоксальная. Саша принялась смеяться:

– Самый короткий анекдот, да? Ой, не смешите меня, я умираю.

И продолжала хохотать, как заведенная. А остальные учителя ей:

– Ладно, ладно, успокойся, мы свое уже отсмеялись.

Оказывается, у всех первой реакцией на печальную новость было недоверие: давайте, мол, без дурацких анекдотов. А вслед за тем неудержимый хохот.

Наконец Саша вникла, удивилась тому, что Леонид Ильич оказался смертным, и села вместе со всеми дожидаться следующего.

Следующей оказалась математичка, высоченная тетка из Сибири. Она басом прохохотала все время до начала уроков и поверила, только когда директор объявил об отмене занятий в связи с трауром.

Саша очень надеялась, что три траурных дня она сможет провести дома: близнецы нуждались в ней, и тот, кто еще только собирался родиться, забирал все больше и больше сил. Однако директор приказал всем присутствовать на торжественном построении, а в день похорон явиться в школу, чтобы вместе смотреть прямую трансляцию всенародного горя из Москвы.

На линейку пришлось притащиться.

Саша шла по старым уютным улочкам так любимого ею Оломоуца и в каждой витрине видела огромный портрет Люлька в маршальской форме с невероятным количеством орденов и медалей от погон до пояса. Вызывало удивление, откуда у ненавидевших советского генсека чехов взялось так много его портретов, но главное, что поражало: у некоторых из них лежали прекрасные живые цветы, охапки цветов, а кое-где встречались и патетические надписи: «Земжел велкий чловек», что в переводе означало: «Умер великий человек».

Саша теперь часто бывает в Чехии, наслаждается звуками прекрасного языка, всей атмосферой и жизненным укладом любимого ею народа. Все сейчас страшно смелые, рассказывают о своих подвигах сопротивления режиму в т е годы. Саша слушает, улыбаясь. У нее есть один вопрос, который она никогда не задаст милым людям, просто потому, что любит их и дорожит их добрым настроением. Но вопрос живет:

– Кто-то же из вас срезал цветы, кто-то писал про смерть великого человека, кто-то выставлял портреты повсюду? Ведь не под страхом смерти заставили, вы доказывали свою лояльность. Гораздо активнее, чем это требовалось, доказывали.

В ее родной стране обошлось без охапок живых цветов. Время года было неподходящее.

На следующий день Саша все же решила остаться дома. Уж очень это было по-дурацки, детский сад какой-то, ведь телевизоры есть у каждого, вполне можно предаться горю и в узком семейном кругу.

Всех неявившихся директор заставил писать объяснительные записки, что, мол, послужило причиной отсутствия. И все, как сговорившись, хотя ни о какой предварительной договоренности и речи быть не могло, написали, что им было плохо с сердцем в связи с постигшим страну всенародным горем.

Саше было противно врать. Неужели не видна ее причина? На нос уже лезет!

Она просто подала директору чистый лист бумаги.

Он взглянул и сказал:

– Приступайте к работе.

И все пошло по-старому, и никто представить себе не мог, что продолжаться это кажущееся незыблемым существование будет совсем-совсем недолго, каких-то еще года три.

Когда весной родился Мишенька, зазвонили колокола единственного во всем городе православного собора.

Близнецы казались совсем взрослыми, им было уже по три с лишним года.

2. Выбор

Офицеры обязаны были служить 25 лет. Ехать, куда пошлют, переезжать на новое место, вживаться, оставлять и его… Некоторые Сашины ученики к десятому классу меняли уже 6–7 школ. Командировка за границу на 5 лет была величайшей наградой за все предыдущие, а возможно, и последующие неудобства и страдания. В какую бы страну ни отправляли защитника отечества, жизнь там была все равно лучше, чем дома. Большинство офицерских семей не имели на родине жилья. Уехал – освободил служебную квартиру. Однако в те времена государство давало гарантию, что перед выходом на пенсию жильем семью офицера обеспечат.

Попав в уютную европейскую страну из какой-нибудь дикой глубинки, люди не верили своим глазам. Не было очередей! Это казалось фантастикой. В магазинах – полно всего. Сбывшаяся мечта. Но мечта эта могла длиться не более пяти лет. Потом – пожалуйте домой. Вот бедные люди и стремились увезти с собой как можно больше воспоминаний. И лучше овеществленных. Все офицеры занимались гешефтами. Масштаб их был невелик по сравнению с тем, что будут проворачивать новоявленные деловые люди во времена перестройки и далее. Однако, если не лениться, можно было обеспечить себя «на всю оставшуюся жизнь», как многие и планировали.