Читать книгу "Венецианская маска. Книга 2 - Розалинда Лейкер"

— А мой муж знает, что я должна прийти?

— А меня никто не обязывал сообщать ему об этом. Все, что я делаю, я делаю для вас, как мы и договаривались.

Мариэтте казалось, что она застанет Доменико спящим, но, когда капитан отпер дверь, сквозь решетки она увидела пламя крохотной свечи и сразу же заметила Доменико. Он уже, судя по всему, собирался ложиться и даже переоделся в заношенный бархатный халат, но присел ненадолго за столик и взял перо в руки. Он даже не поднял головы, когда открылась дверь. Его темные волосы, слегка посеребренные сединой на висках, на затылке были стянуты черной лентой. Камера имела окно, выходившее в коридор, что давало возможность днем проникать сюда самому слабому свету. Но что в этой полутьме можно было разобрать? Весь ужас одиночества, переживаемый ее супругом в этих застенках, она ощутила, словно удар, способный вызвать физическую боль.

Капитан Зено, пройдя вперед, принял у нее мантилью и маску. Заслышав шуршание шелка, Доменико изумленно поднял голову, и перо выпало из его пальцев, перевернув маленькую чернильницу. Он мгновенно побелел, видимо подумав, что его стали преследовать галлюцинации. Но уже в следующее мгновение его лицо осветилось радостью и он, вскочив со скамейки, бросился обнимать ее и никто из них уже даже не услышал, как лязгнул замок запираемой двери.

Они целовались и плакали, потом снова целовались, разглядывая друг друга, словно желая убедиться, происходит ли все это на самом деле или только снится им. Она не успевала отвечать на хлынувшие на нее, подобно водопаду, расспросы о Елизавете, о ней самой, о том, как она сейчас делает маски, словом обо всем, обо всем, обо всем…

Доменико, заглянув в ее глаза, обнял ее и увлек к скамейке, где они уселись, прижавшись друг к другу.

— Сколько тебе позволено находиться здесь, Мариэтта? — он не мог отпустить ее от себя, вдыхая запах ее духов и от наслаждения закрыв глаза, покрывал ее щеки поцелуями и гладил ее волосы. — Сколько? Пять минут? Десять? А может быть, мне даже можно рассчитывать и на целую четверть часа?

Она улыбнулась и провела пальцем по его щеке, с сожалением отметив про себя, как он осунулся, даже исхудал, его тени под глазами.

— У нас с тобой вся ночь впереди, любимый мой.

После этих слов он даже застонал и уткнулся лицом в ее волосы. Просидев так несколько мгновений, он внезапно отстранил ее и снова заглянул ей в глаза. Его пальцы нежно поглаживали кожу у нее на затылке.

— У тебя, оказывается, новая прическа. И она так тебе идет.

Она улыбнулась, невольно затеребив один из своих локонов.

— Я ведь хотела понравиться тебе, — ответила она, чуть наклонив голову.

Потом Мариэтта стала расспрашивать его, как он справляется с тяготами своего заключения, чем он болел, но ему совсем не хотелось рассуждать обо всех этих бедах, да и лихорадка, от которой он пролежал пластом несколько дней, давно уже миновала. Зато из него просто, как горох, сыпались вопросы. Он хотел знать о ней и Елизавете все. Мариэтта вдруг вспомнила, что в кармане плаща у нее лежали рисунки Елизаветы и несколько маленьких подарков от нее самой — она решила сохранить все письма, которые пришли для него на ее имя от Антонио и двух других братьев, которые теперь были в Америке и Англии.

— Ладно, обо всем об этом позже, — вдруг произнес он неожиданно хриплым голосом и устремив на нее пристальный взгляд своих серых глаз.

— Ладно, позже, — не стала протестовать она. Доменико дрожащими пальцами стал расстегивать ее корсет. Мариэтта, мягко отстранив его руку, принялась освобождаться от него сама.

— Нет, дай мне это сделать, — тихо прошептал он.

И они вскоре отдались желанию, снедавшему их все эти годы, так и не находя удовлетворения. И эта любовь на узкой тюремной постели показалась Мариэтте самой сладостной и прекрасной из всего, что ей довелось с ним пережить. Они любили друг друга исступленно, намертво сплетаясь, казалось, были готовы задушить друг друга в объятиях, и чрево ее в экстазе отверзлось, и она в ту ночь зачала от него…

Свеча, которую они не пожелали затушить, и без того почти огарок, догорела до самого основания, и Доменико поднялся, чтобы зажечь новую. Когда он вернулся и снова лег, Мариэтта, повернувшись набок и подперев ладонью щеку, стала расспрашивать его о том, как до него доходили присылаемые ею припасы и что ему еще нужно.

— Мне удалось продать здесь несколько моих сюртуков, несколько пар перчаток и туфель. Стражники готовы купить что угодно, в особенности, если это вещи более-менее добротные, да цены здесь не такие, как там, — он многозначительно показал рукой туда, где лежала ночная Венеция. — Во всяком случае, пока у меня есть немного денег, и этого мне пока хватит на мытье, бритье и свечи.

— Я принесла тебе два мешка золотых монет. Это выручка за одно из колец.

— Целых два? Один можешь забрать обратно, как мне кажется. А вот один мне ох как пригодится. Мне этих денег очень надолго хватит.

Мариэтта положила руку ему на плечо.

— Кто знает, может твою невиновность удастся доказать еще до того, как ты потратишь и четвертую часть из них.

— Я ведь уже пытался доказать ее, привлекая тех, кто готов был выступить за меня, но ведь этих лжесвидетелей, купленных Челано, было столько, что они все же сумели опрокинуть защиту. Кто бы мог подумать, что здесь, в Венеции, где каждый гражданин имеет право на бесплатную и объективную защиту, я, один из тех, кто обязан был заботиться о том, чтобы это право неукоснительно соблюдалось, сам стану жертвой беззакония и коррумпированности?

Ее успокоило, что он не утратил чувства здоровой озлобленности, что, несмотря на все муки, через которые ему было суждено пройти, он все же не утратил способности объективно воспринимать положение вещей.

— Себастьяно просил меня передать тебе, что, как только времена хотя бы на самую малость изменятся, он непременно направит петицию от твоего имени дожу Венеции с подписями очень многих из тех, кого ты хорошо знал.

— Передай ему, что я очень тронут этим проявлением его заботы, но, к сожалению, питать иллюзий на этот счет просто не в силах.

— Но ведь дож принадлежал к числу друзей вашего дома! Он несомненно…

— В его глазах я — человек, выступивший против него самого и против Республики. Изменник. Но я всегда, пока жив, буду делать для Республики то, что делал, и нисколько не сожалею о том, что это привело меня сюда.

— Я не сомневаюсь в том, что ты поступил правильно, — наклонившись, Мариэтта поцеловала его в губы.

— Кто сейчас живет в палаццо Торризи? — спросил Доменико. — Уж не Челано ли решил его занять, надеюсь?

— Что ты? Я слышала, что он пытался его выкупить, но, поскольку это теперь собственность государства, ему было в этом отказано. Дворец так и не открывали с тех пор, как он был опечатан. Мне думается, все ценные вещи были перевезены в сокровищницу дожа, но все окна по-прежнему закрыты ставнями. Так что, я думаю, он будет так стоять запертый до тех пор, пока ты не станешь свободным человеком и не заявишь о своих правах на него.