Читать книгу "Воспоминание о будущем - Михаил Хазин"

В любом случае капитализм, как ранний, так и современный, представляет собой экономическую систему, главным элементом развития которой является углубление разделения труда.

И поэтому любая остановка этого развития (или даже существенная его приостановка) вызывает ощущение кризиса, поскольку важной (и достаточно крупной) частью воспроизводственного контура является система разработки и внедрения инноваций. Описанная выше энергетическая реформа Обамы тому пример: сокращение затрат на инновации может вызвать серьезные затруднения в экономической системе. Здесь лежит принципиальный момент, базовая причина возникновения серьезных кризисов, но об этом мы поговорим в следующих главах, пока же просто поставим зарубку на память!

Для развития же нужен ресурс, причем заранее, еще до того, как это самое развитие состоялось, – и именно из этой необходимости и возник феномен кредита как источника инноваций в условиях необходимости решения задачи выживания, как описано в предыдущей главе. Еще одна принципиально важная задача кредита будет описана в следующей главе, мы же пока обсудим некоторые новые проблемы, возникающие в рамках такой системы.

Представим себе, что у нас есть идеальная стационарная феодальная система, в которой изменений год от года вообще нет, доходы полностью сбалансированы с расходами, сбережения не меняются, климат постоянный, численность населения стабильна. Могут ли там возникнуть инновации?

Теоретически да. Поскольку ничто не мешает одному из крупных феодалов взять у ростовщика займ («не погрешишь – не покаешься!»), разработать на эти деньги новое вооружение, поскольку фантазии у мастеров есть всегда, нанять дополнительные войска и пойти войной на соседнего феодала.

В силу полученного преимущества он, скорее всего, выиграет и сможет направить те богатства, которые накопил проигравший феодал, на возврат займа. А вот если другой окажется слишком сильным, то нужно будет либо возвращать кредит из своих сбережений, либо не возвращать вообще. Есть примеры – Эдуард III Английский, который начал войну с Францией, но так и не смог ее сокрушить, объявил в конце концов дефолт и обрушил финансовую империю Барди. Или, по крайней мере, создал ему некоторые затруднения, я точно в этой истории и не разбирался.

Но в этом варианте у финансистов хоть есть надежды, а вот если займ возьмут оба конкурирующих феодала, то финансовая система в целом точно проиграет. В такой ситуации начинать массовое кредитование людей, у которых и сбережений-то особых нет… Смелое было бы решение… И как понять, что делать, если займы взяли слишком много мастеров, которые произведут слишком много продукции?

И вот здесь можно отметить одно очень интересное место.

Принципиальная смена модели экономического развития в истории Европы дело нечастое, но и не уникальное. Как минимум дважды это происходило на протяжении писаной истории (и, возможно, во всяком случае, как это будет видно по итогам этой книжки, сейчас подобная ситуация наступает в третий раз), в IV–VI вв. н. э. (позднеантичная модель сменилась на феодальную) и в XVI–XVII вв. (феодальная на капиталистическую). Но если мы посмотрим на европейские элиты, то увидим, что в первый раз они сменились почти полностью – к Х в. старых римских элит не осталось вообще. А сегодня – у нас старой аристократии в элите полно. А уж в XVII–XVIII вв. и говорить нечего.

Разумеется, какую-то роль сыграла Вестфальская политическая система, которая резко укрепила государственные элиты, однако возникла она все-таки почти через 150 лет после появления капитализма, так что если бы у аристократических элит не было ресурса, ничего бы у них не получилось с защитой своих позиций. И вывод из этого можно сделать только один.

Скорее всего, в отличие от ситуации распада Западной Римской империи распад хозяйственной системы феодализма (в том числе внедрение кредита как системного элемента экономической модели развития) происходил под контролем той самой феодальной элиты, которая теоретически могла бы стать жертвой этого процесса. Его детали мы оставляем историкам, но вывод здесь практически однозначен.

В этом месте, кстати, появляется масса поводов для различных конспирологических теорий. Я принципиальный противник конспирологии, так что обсуждать их не буду, тем более что есть и сугубо объективные объяснения соответствующих процессов. Единство интересов и инструментов неминуемо ведет к тому, что многие формально независимые процессы протекают очень похоже, а близкое родство аристократических элит дает возможность согласования планов и действий. Конкуренция при этом никуда не девается, но конкуренция бывает системная (когда речь идет о разных моделях развития) и внутренняя, когда единство целей не оспаривается и речь идет только о месте конкретных фигур в процессе их достижения. Впрочем, тут я опять с чистой совестью передаю бразды историкам и элитологам.

Даже если предположить, что на севере Европы была во времена феодализма стационарная экономическая система, после Великой чумы и начала «малого ледникового периода» ситуация изменилась. И уж коли машинка НТП была запущена и еще ускорена кредитом, возникает вопрос, а возможно ли сочетание старой и новой систем? Ведь в конце концов, в античном Риме вполне сочеталась городская цивилизация и сельская, построенная на совсем других принципах? Выше я уже сослался на Олега Григорьева, который в своей книге очень подробно ответил на этот вопрос, однако некоторые моменты стоит рассмотреть подробнее.

Делать это имеет смысл именно с точки зрения того феодала, который берет процесс экономической трансформации своего феода в собственные руки. Я ни в коем случае не настаиваю, что так делали все или хотя бы большинство, но приведенный выше аргумент, связанный с составом элит, показывает, что так делали очень многие. И для них одним из самых главных вопросов, стоявших на повестке дня, был вопрос о том, куда девать тот избыток продукции, который образуется от внедрения новых способов хозяйствования (например, кредитования собственных крестьян в рамках внедрения среди них процессов углубления разделения труда).

Разумеется, продавать имеет смысл там, где могут что-то заплатить, т. е. в местах богатых и успешных. Но как раз такие места умеют свою безопасность защищать. Значит, удар нужно наносить по местам слабым. То есть наш феодал начинает пытаться продать свою продукцию соседям или их крестьянам. За деньги или натуральную продукцию, которую он может еще где-то продать, но главное – за более низкую цену, чем производит ее местный мастер.

В результате происходят сразу два принципиальных процесса: во-первых, наш феодал расширяет границы своего воспроизводственного контура, а во-вторых, возникают люди, для которых больше нет места в рамках местного производства. Эти люди готовы работать за самую низкую зарплату (как я уже отмечал, альтернатива для них – судьба огороженных крестьян в Англии или индийских ткачей, почти неизбежная смерть), т. е. возникает тот самый ресурс рабочей силы, которого при феодализме быть просто не могло (у каждого было свое место!) и который позволяет создавать конкуренцию на этом рынке.

При этом разница для Англии и Индии все-таки была: в Англии эти люди могли хотя бы попытаться найти себе место работы на возникающих промышленных предприятиях. Пусть и за еду. А вот в Индии английское законодательство запрещало развитие промышленности – так что эти люди были обречены.