Читать книгу "Ликвидаторы КГБ - Александр Колпакиди"

Препарат «К-2» — карбиламинхолинхлорид — впервые дал осужденному с пищей (до этого экспериментировали на животных) сам Майрановский. Почти сразу же началось расстройство желудка. Здоровый, крепкий мужчина метался по камере, словно подранок. Очевидно, он все понял. Несколько раз подбегал к тяжелой железной двери с налившимися кровью глазами, ожесточенно колотил по ней кулаками, ногами и опять бежал к параше… Он весь взмок, слюна шла так сильно, что он, пока мог, не отрывал руку ото рта. Прямо на глазах человек как бы уменьшался в росте, слабел, становился все тише, тише. Вскоре затих совсем. Судебно-медицинский эксперт дал заключение, что смерть наступила от слабости сердечной мышцы. Майрановский тоже подписал фиктивный акт, не удосужившись узнать, почему в нем не упомянута фамилия умершего.

Создавая методику введения ядов в организм людей, сотрудники лаборатории дали волю фантазии. Подмешивали отравляющие вещества в пищу, напитки, использовали медицинские шприцы. Все это срабатывало, конечно, но требовало соответствующих условий, рассчитывать на которые закордонные разведчики практически не могли.

Предложение создать трость — «кололку» поступило из Первого управления (внешняя разведка), от работавшего тогда там Филимонова. Майрановскому поначалу оно не понравилось, уж больно веяло от всей этой затеи детективщиной, точнее, игрой в детектив. Филимонов настаивал, и Майрановский решил попробовать. Мастера отыскались опять же под боком — в камерах внутренней тюрьмы НКВД. Тросточка получилась изящная, легкая. Настоящее произведение прикладного искусства. Просто невозможно даже предположить, что внутри она содержала смертоносное ядовитое жало. Были и другие закамуфлированные орудия убийства: зонты, самопишущие ручки и прочие замаскированные под обиходные предметы «кололки». Только во время экспериментов в лабораторных условиях из камер вынесли несколько десятков «ужаленных» невзначай людей.[886]

«Идет война народная, священная война»

В годы Великой Отечественной войны «камера» входила в состав Четвертого управления НКВД — НКГБ СССР (разведка и диверсии на оккупированной противником территории), которое возглавлял Павел Анатольевич Судоплатов. В это время лаборатория занималась производством в большом количестве специальных средств для диверсионных групп, партизанских отрядов и агентуры, действовавших в немецком тылу.

В ноябре 1944 года Григорий Майрановский даже был по одному приказу вместе с руководителями управления Павлом Судоплатовым и Наумом Эйтингоном награжден орденом Красной Звезды «за выполнения заданий в тылу противника». Ранее, в 1943 году, он получил «Знак Почета», в 1944 году был награжден медалью «За оборону Москвы», а в 1946 году получил орден Отечественной войны 1-й степени и медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени [887].

Вот только после окончания Великой Отечественной войны причастные к ее работе отдельные высокопоставленные работники госбезопасности всеми силами пытались доказать, что они не имеют к деятельности этого подразделения Лубянки никакого отношения. В качестве примера можно процитировать письмо Павла Судоплатова. Оно было написано во Владимирской тюрьме 9 марта 1966 года и адресовалось Президиуму ХХIII съезду КПСС. Так, Павел Судоплатов пишет:

«Когда… было организовано 4-е управление НКВД СССР, ему был предан 4-й Спец. Отдел. Он занимался изысканиями и изобретениями диверсионной техники, а также имел отделения токсикологии и биологии, занимавшиеся изучением и исследованием всевозможных ядов. Отдел был придан 4-му Управлению, так как нам нужно было организовать диверсионную работу в тылу противника и мы нуждались в большом количестве всякой подрывной техники. И этой частью работы Отдела мы руководили.

Что же касается отделений токсикологии и биологии, то они продолжали работать по темам и планам, утвержденным в свое время Меркуловым и Берия. Работу этих отделов ни я, ни Эйтингон не контролировали и не имели права в нее вмешиваться. Работа этих отделений проводилась под личным наблюдением 1-го зам. наркома Меркулова, что он и признал в своих показаниях, выписки из которых имеются в моем деле. Он же, Меркулов, утверждал планы работ этих отделений, отчеты, давал новые задания по работе. Работой по этим планам непосредственно занимались: н-к отдела Филимонов — фармаколог, кандидат наук; н-к отделения Муромцев — доктор биология. наук; н-к отделения Майрановский — доктор медицинск. наук. Эти работники непосредственно ходили на доклады к Меркулову, Берия, получали от них указания, отчитывались за свою работу. Ни я, ни мой зам. Эйтингон никогда на этих докладах не присутствовали и никакого отношения к этой части работы не имели. По указанию Меркулова и Берия Отдел Филимонова обслуживал и снабжал оперативной техникой и другие оперативные управления и отделы НКВД-НКГБ СССР. Нам было запрещено интересоваться этой частью отдела Филимонова. Такое положение существовало до мая 1946 г., когда был назначен новый министр гос. безоп. СССР Абакумов.

Возникновение 4-го Спец. Отдела и особенно его работа с отравляющими веществами относится к 1937–1938 гг., когда наркомом был Ежов. Руководил этой работой Алехин, потом генерал-лейтенант Лапшин и с 1939 г. полковник Филимонов. Муромцев и Майрановский самые старые работники Отдела и являются организаторами этой работы. С 1937 г. у них была Спец. Лаборатория при Коменданте НКВД СССР генерал-майоре Блохине. Эта Лаборатория действовала на основе Положения и Инструкции, которые были утверждены наркомом Берия. Доступ в Лабораторию, контроль за ее деятельностью, участие в ее работе было разрешено только тем лицам, кто участвовал в разработке вышеуказанного Положения, Инструкции и подписались под этими документами.

Ни я, ни Эйтингон не подписывали этих документов, никогда их не видели и никто нас с ними не знакомил…

В 1946 году Абакумов, восстанавливая полную самостоятельность отдела Филимонова, приказал Блохину (коменданту МГБ СССР) ликвидировать находившуюся при нем Лабораторию. Папку же с актами о работе этой Лаборатории передали на хранение в Спец. Службу МГБ СССР, которую возглавляли я и Эйтингон. Эта папка, опечатанная, с надписью на ней 1-го зам. министра Огольцова, что ее разрешается вскрыть только с разрешения министра, вплоть до ареста, находилась у меня в сейфе».

В это время лаборатория Григория Майрановского занималась производством отравленных пуль. Необходимо было, чтобы орудие убийства стреляло практически бесшумно и поражало сразу насмерть, независимо от того, в какую часть тела попадала пуля. Проводились эксперименты с самопишущими ручками, карандашами, зонтами, трубчатыми зажигалками. Создавались облегченные пули, пустоты в которых заполняли ядом аконитином.

Стрельбой отравленными пулями в затылки жертв главным образом занимался начальник 4-го спецотдела Павел Филимонов. Пули были легкими, с полостью для яда, поэтому убийства не всегда проходили гладко. Бывали случаи, когда пуля попадала под кожу и жертва извлекала ее, умоляя палача больше не стрелять. Павел Филимонов стрелял вторично. Согласно свидетельству Владимира Бобренева, в 1953 году на допросах по делу Лаврентия Берии Григорий Майрановский вспомнил случай, когда он сам стрелял в жертву три раза: по правилам лаборатории, если жертва не умирала от яда, содержавшегося в первой пуле, следовало попробовать другой яд на той же жертве. В 1954 году на допросе академик ВАСХНИЛ Сергей Муромцев, сам убивший 15 заключенных (данные историка Владимира Бобренева), утверждал, что он был поражен садистским отношением Григория Майрановского к жертвам.[888]