Читать книгу "Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк"

На корабль. Сначала Виолетта увидела только далекое пятнышко или просто крохотный разрыв в темнеющем шторме, готовом, казалось, его поглотить. Она не отрывала взгляда от этого пятнышка, очертания которого становились все отчетливее. Судно с почти голыми мачтами неслось впереди ветра в безнадежной попытке проскочить между огромными черными плитами моря и неба, которые сближались, как жернова, чтобы перемолоть его. Но до земли оставалось еще несколько лиг. Она в изумлении обернулась к Амалии. Девочка умолкла.

— Ты знала? — мягко спросила она, — Но как ты могла знать?

— Ух, — пробормотала Амалия, быстро села и склонила голову. — Ух, ух. Еще три души.

Она выглядела надломленной, по лицу ее разметались спутанные пряди черных волос. Виолетта выглянула в окно, и в это мгновение ветер швырнул ей в лицо первые капли дождя. Даже на таком расстоянии было видно, что судно, похоже, кренится, с трудом забирая на северо-восток в бурном море. Пробирается к проливу, решила она. Ночь наступит уже через час.

— Ох, — сказала девочка у нее за спиной.

Она повторяла это, словно только что вспомнила или осознала некую вещь, которая теперь ее удивляла. Амалия теребила ткань своего платья, а лицо ее по-прежнему было по большей части скрыто под волосами. Она икнула, потом чихнула. Виолетта посмотрела на нее с любопытством. Та, что минуту назад была безумной марионеткой, превратилась в слабую тряпичную куклу. Тряпичная кукла снова чихнула, затем утерла нос подолом своего платья.

— Амалия! — восклик нула Виолетта, в равной мере удивленная как неожиданностью случившегося, так и тем, что раньше такого не наблюдалось. Почему она никогда этого не замечала? — Ты плачешь.

Но плач, кажется, закончился так же быстро, как начался, а когда девочка подняла глаза, они у нее сильно раскраснелись.

— Ух, — тихо сказала Амалия. — Бернардо вот-вот утонет.

— Кто такой Бернардо?

— Бернардо — это друг Сальвестро.

Проснувшись, Виолетта услыхала монотонную и нескончаемую барабанную дробь — звук дождя, бьющего в ставни. Она закрыла их, когда опустилась ночь, и они с Амалией долго сидели молча. Ничего больше нельзя было ни увидеть, ни сделать. Шторм разошелся не на шутку — его гнал к суше пронзительно воющий ветер. Море вздымалось и яростно колотилось о берег, и серые воды, обычно вялые, час за часом расточали отпущенный им запас шумливости. Наконец от грохота она впала в оцепенение и, утомленная, задремала, так что мысль о судьбах тех, кто подвергался испытанию в водном неистовстве, никак не могла до нее добраться. Теперь в предутреннем голубовато-сером холодном свете, проникавшем сквозь щели в ставнях, вырисовывались, словно на гравюре, грубо отесанные камни и стропила комнаты. У Виолетты болела шея. Она осмотрелась затуманенным взглядом: маленький деревянный сундук, высоко висящее на стене распятие, небольшая лужица воды там, где дождь как-то пробрался внутрь. Гнездо из одеял, которое устроила себе девочка, опустело. Амалии не было.

Дождь лил как из ведра, и все до единой дождинки, шлепавшиеся о берег, тут же исчезали, словно поверхность перемешанной с песком грязи была туго натянутой простыней серого шелка, которую неощутимо пронзали стучащие капли, проникая в некую воздушную пустоту под нею. Поверхность моря была исколота такими же стрелами. Пока Виолетта спускалась по откосу, ее туфли все время увязали в грязи. Одеяло, наброшенное на голову, уже промокло насквозь, Виолетта стискивала его под подбородком, и дождь протекал у нее между пальцами. Когда она оглянулась, то сквозь дождь башня выглядела всего лишь сгустком тьмы, а восточное небо позади нее — серо-стальной завесой. Палаццо сливалось с береговой полосой. Они бы не заметили его, подумала Виолетта, если бы кто-то добрался до берега. Она стояла на стегаемом дождем берегу и дрожала. Пустынное море вздымалось и опадало.

Судно было вокруг нее — точнее, обломки судна. Вверх и вниз по берегу, насколько охватывал взгляд, в песок под странными углами втыкались разбитые реи и бимсы, массивные изогнутые шпангоуты, разбитые доски настила и бочарные клепки. Кусок палубы высотой в два человеческих роста был, видимо, содран целиком и вогнан в грязь, словно лезвие топора. Из моря зигзагами выступал расщепленный релинг — тщетная и запоздалая защита от волн. Ниже по берегу одинокий массивный столб с краспицей у верхушки торчал из песка совершенно вертикально, словно чья-то огромная рука вонзила его туда, как меч. Виолетта попыталась вообразить себе силу, которая отломила и установила его там, — огромный издевательский крест в память о лежащих под ним людях. Они тоже там были или же некоторые из них. Среди обломков были разбросаны низкие, неправильной формы бугорки, скопления обычных лохмотьев и тряпок: человеческий балласт корабля.

Потом она увидела свет. Дверь в палаццо открылась, к берегу шли три или четыре женщины. Виолетта видела, как они заколебались и стали жаться друг к другу под своими шалями, когда дождь поприветствовал их первыми холодными шлепками. Недолговечные монументы, воздвигнутые кораблекрушением, истыкали берег к северу и к югу: концы канатов и хлопающие паруса, зацепившиеся за расколотые столбы и доски, шпангоуты, торчащие из грязи, воды и песка. Из-за очень большой груды обломков, лежавшей шагах в двухстах или трехстах, появилась Амалия с палкой в руке. Виолетта прищурилась. Девочка словно не замечала дождя, методично передвигаясь от одного приземистого бугорка к другому и тыча их палкой. Два тычка, недолгое ожидание, еще один тычок — и она переходила к следующему. Виолетта уже думала о работе, которую надо будет выполнить до послеполуденного прилива. Трупов было по меньшей мере двадцать, и каждый придется втаскивать на крутой откос. Прилив, вероятно, принесет еще больше. Это может продолжаться несколько дней — пришла к ней беспощадная мысль. Ниже по берегу остановилась Амалия. Земля вокруг палаццо была болотистой даже летом. Теперь, должно быть, она пропиталась водой насквозь. Как же хоронить их? — думала Виолетта. Амалия теперь опустилась на колени, будто собиралась молиться… Нет. Будто боролась. С трупом? Виолетта, снедаемая любопытством и недоумением, сделала шаг-другой, а затем перешла на бег. Под неуклюжими прикосновениями Амалии труп зашевелился.

Он лежал ничком и пытался подняться. Ноги скребли и царапали по грязи, отыскивая в ней точку опоры, а ладони захватывали полные пригоршни той же самой субстанции, словно он пытался вытянуть себя, перебирая руками некий канат. Он был гол, если не считать лохмотьев того, что некогда было рубашкой. Тощие руки и ноги были заляпаны грязью, которая, по-видимому, въелась в плоть, потому что дождь ее не смывал. Там, где сквозь грязь проглядывала кожа, она была либо белой, как кость, либо покрытой сыпью и язвами, и когда «трупу» удалось наконец поднять голову, лицо у него было как у слепца, глядящего перед собой и ничего не видящего. Амалия пыталась перевернуть тело на спину. Виолетта заставила себя признать, что это человек, хотя он и несколько звероподобный, такой, которому еще только предстоит обрести человеческие черты или который утратил их вследствие лишений. Вздрогнув, Виолетта пришла в себя, сняла с плеч промокшее одеяло и опустилась на колени рядом с девочкой. Человек пытался что-то сказать, но разобрать его невнятное бормотание она не могла. С помощью Виолетты девочка перекатила его на одеяло. Он снова забормотал, изо всех сил стараясь что-то произнести.