Читать книгу "Жизнь Людовика XIV - Александр Дюма"

Болезнь дофины, такая странная, взволновала двор. В то время многие умирали скоропостижно и стало обыкновением приписывать это отнюдь не естественным причинам. Так, 5 февраля дофина, ложась в постель, приказала принести новую табакерку, что лежит на столе в ее кабинете. Г-жа Леви поспешила исполнить поручение, однако вскоре вернулась, не найдя никакой табакерки. Самые тщательные розыски ничего не дали, но об этом много не говорили, поскольку дофина нюхала табак в тайне от короля.

В ночь с 8-го на 9-е дофина пребывала в забытьи, лихорадке, время от времени приходя в себя. Некоторые знаки на ее теле заставляли предполагать корь, но вскоре надежда на это исчезла. 11 февраля дофина пришла в такое состояние, что заговорили о необходимости причаститься. Больная испугалась, однако согласилась и попросила привести к ней версальского священника Бальи. Бальи оказался в отсутствии, а дофина вовсе не хотела принять услуги своего духовного отца де ла Рю; послали за францисканцем отцом Ноэлем, который явился со всей поспешностью. Нежелание дофины исповедаться у своего духовника очень всех удивило и дало повод к различным домыслам.

С появлением отца Ноэля насильно увели дофина, больного от беспокойства. Исповедь продолжалась долго и после соборования, которое священник совершил сразу после исповеди, доложили о прибытии священника со святыми дарами, которого король встретил при входе на большую лестницу. После причащения больная попросила читать ей отходные молитвы, однако ей отвечали, что есть еще надежда и советовали уснуть. Тем временем медики составили консилиум и решили пустить кровь из ноги, чтобы избежать возобновления лихорадки, а если кровопускание не даст желаемого, к концу ночи дать рвотное. Кровопускание не помогло против лихорадки, но и рвотное помогло не больше. День прошел в более или менее тягостных припадках, а к вечеру, как это бывает, доктора уже не знали, что еще можно сделать. С трудом уговорили короля выйти из комнаты но не успел он отойти далеко, как дофина испустила последний вздох. В глубокой горести король и де Ментенон возвратились в Марли.

Наружностью герцогиня Бургундская не привлекала, поскольку имела слишком выдающийся лоб, обвислые щеки, широкий нос, толстые губы, небольшое количество испорченных зубов и слишком длинную, с зачатком зоба, шею. Все это несколько искупалось прекрасным цветом лица, красивой кожей, красивыми глазами, темными густыми волосами; голову дофина держала всегда грациозно и величественно, приятно улыбалась и смотрела, а поступь имела такую, по какой Виргилий отличал богинь. Наконец, дофина была исполнена грации, всегда естественна и даже простодушна и при всяком случае старалась обнаружить ум.

По поводу перемены духовника в минуту смерти говорили, что причиной тому были отношения с Нанжисом и Молеврье, о которых она не хотела говорить отцу де ла Рю, состоявшему также духовником ее мужа.

Двор, особенно дофин, искренне оплакивал герцогиню Бургундскую. Страдания дофины совершались над комнатой мужа, и, когда стало ясно приближение смерти, его уговорили оставить дом скорби. Дофин бросился на стул и приказал нести себя в карету, чтобы ехать в Марли. Во время дороги дофин был почти без чувств, бесконечно переживая за свою супругу.

Спустя некоторое время после его прибытия в Марли, король, которому доложили о состоянии дофина, пришел навестить его. Взглянув на сына, король ужаснулся, заметив во взоре его какую-то принужденность, неподвижность, даже свирепость; лицо дофина было испещрено какими-то синими пятнами. Луи XIV призвал медиков, которые осмотрели дофина и уложили в постель.

На другой день беспокойство насчет дофина усилилось, а он сам говорил с Буденом о себе как безнадежно больном. Состояние здоровья его с каждым днем ухудшалось, и 17-го боль во всем теле стала невыносимой. Вечером дофин послал попросить у короля разрешения причаститься. Король согласился, и 18-го в 7 с половиной больного причастили, а через час он умер, не прожив полных 30 лет. Герцог Бургундский был роста несколько ниже среднего; лицо у него было длинное, смуглое, лоб красивого рисунка, а выразительные глаза смотрели то кротко, то проницательно. Однако нельзя сказать, что природа расщедрилась в отношении герцога, поскольку нижняя часть лица выдавалась вперед, что поддерживалось чрезмерно длинным носом; губы смотрелись неплохо, когда он молчал, когда же говорил, то верхний ряд зубов накрывал нижний, и видеть его становилось довольно неприятно. С детства герцог страдал искривлением позвоночника, и хотя употребили известные средства, природа взяла верх, так что одно плечо оказалось выше другого, походка стала неровной, хромающей. Впрочем герцог двигался скоро, хотя и неловко. Он любил ездить верхом, что также делал без особой грациозности. Разумеется, герцог терпеть не мог, когда случайно или преднамеренно ему указывали на этот его недостаток.

Этот принц, поначалу вероятный, потом несомненный наследник короны, родился с таким характером, который заставлял трепетать окружающих. От природы грубый, он приходил в величайший гнев даже против неодушевленных предметов, был вспыльчив до бешенства и неспособен переносить даже малейшее сопротивление. Принц был страшен в припадках нетерпения и упрямства до такой степени, что порой боялись, как бы гнев его не обратился против него самого. Принц страстно относился к наслаждениям, любил вино, хороший стол, охоту, музыку, которая приводила его в восторг, а в игре он никогда не признавал себя побежденным даже случаем. Кроме всего прочего принц был страшным насмешником, неумолимым в выставлении смешных сторон окружающих, стараясь делать это как можно больнее. Поглядывая на людей с отцовского Олимпа, он рассматривал их как существ, с ним ничего общего не имеющих, а два его брата, воспитывавшиеся в совершенном с ним равенстве, едва ли не казались ему посредниками между ним и человеческим родом. Будучи умным и проницательным, принц даже разгоряченный иногда изумлял своими замечаниями, однако обширность и живость интересов не позволили ему знать что-либо глубоко и серьезно.

Герцог Бовилье, его гувернер с того дня, как питомец из рук женщин перешел в его руки, скоро понял, какая борьба его ожидает. С помощью Фенелона, Флери и Моро — первого камердинера, человека, стоявшего много выше своего звания — гувернер начал преследовать один за другим пороки и постепенно их искоренять. С Божьей помощью Бовилье со славой исполнил свое дело, и в 20 лет герцог Бургундский был кротким, ласковым, человеколюбивым, скромным, терпеливым, смиренным, строгим к себе, сострадательным к окружающим.

У принца был один служитель по имени Гамаш, который позволял себе делать господину замечания. Во время похода во Фландрию, в котором герцог Бургундский исполнял роль главнокомандующего, в его свите состоял кавалер Сен-Жорж, служивший в качестве волонтера, и вместо того, чтобы оказывать должное почтение к королю без престола — в это время Сен-Жорж уже именовался Якобом III — герцог Бургундский обращался с ним крайне неуважительно, даже оскорбительно. Однажды Гамаш, подойдя к герцогу, заметил ему:

— Ваше Высочество! Вы, по-видимому, бились с кем-нибудь об заклад, что так будете обходиться с кавалером Сен-Жоржем! Если это так, то вы давно уже заклад выиграли, поэтому я советую вам впредь обращаться с ним получше!