Читать книгу "Пол Маккартни. Биография - Филип Норман"

Однако дежавю не шло ни в какое сравнение с дежа-антендю[73]. Британские музыкальные чарты второй половины девяностых заполонили представители так называемого бритпопа — эти группы имели подчеркнуто гитарный звук, распевали песни на британские темы и не стеснялись своих британских акцентов, как и те, кто был на пике популярности в 1964–1969 годах. Причем последние «новые Beatles» — Oasis из Манчестера — нисколько не церемонясь, копировали атрибуты старых: и скрывающие лоб челки, и костюмы с высокой застежкой, и сдвоенный жестко-мягкий вокал. Их соперничество с лондонцами Blur напоминало о соперничестве между Beatles и Rolling Stones, только на этот раз неотесанных парней играли северяне. И хотя Blur скорее были наследниками Kinks или Small Faces, на видео к синглу «Parklife» они гуськом переходили дорогу по зебре в память об Abbey Road.

Тони Блэр, как быстро выяснилось, благоговел перед звездами еще сильнее, чем его «старолейбористский» предшественник Гарольд Вильсон, который когда-то в поисках народной любви обхаживал Beatles. Звезд бритпопа, особенно братьев Ноэла и Лиама Галлахеров из Oasis, зазывали на приемы в особняк на Даунинг-стрит, 10, где их обласкивал вниманием самый преданный фанат из всех, каких они только встречали. Кое-кто даже достаточно поверил «новым лейбористам», чтобы начать за них агитировать, — прежде всего Боно из U2 (которые одними из первых скопировали идею битловского концерта на крыше Apple). Несколько лет спустя, выступая с речью на партийной конференции лейбористов, он довольно глупо назовет Блэра и министра финансов Гордона Брауна «чем-то вроде Джона и Пола в сфере международного развития… Леннон и Маккартни изменили мой внутренний мир. Блэр и Браун могут изменить мир реальный».

В 1999 году Блэр получил возможность воспользоваться самой заветной привилегией своей должности. На поддержание LIPA по-прежнему требовались деньги, и Пол лично обратился к нему с просьбой о выделении финансирования из госбюджета. «Каждый из них нарядился специально ради этой встречи, — вспоминает Марк Фезерстоун-Уитти. — Пол пришел в строгом костюме, но оказалось, что Блэр, наоборот, одет совсем непарадно, поближе к „рок-н-ролльному“ имиджу». Примерно полчаса премьер-министерского обожания были небольшой ценой за бюджетный транш, позже полученный LIPA.

В том году потребность Пола генерировать музыку все еще оставалась заглушенной его горем — а теперь к тому же и беспокойством о своих старшем и младшем ребенке. Если Мэри и Стелла, казалось, сумели примириться со смертью матери, одна — благодаря новому браку, другая — блестящей карьере, то двадцатиоднолетний Джеймс и тридцатипятилетняя Хэзер каждый по-своему продолжали тяжело ее переживать.

Джеймс фактически забросил колледж, где изучал искусство, фотографию и литературу, чтобы быть рядом с Линдой в ее последние месяцы. Несмотря на внешнее сходство с Полом и страсть к музыке, он был человеком более впечатлительным и не столь целеустремленным; не умея спрятаться в защитную оболочку, как его отец в той же ситуации, он искал утешения в алкоголе, наркотиках и группе Nirvana — американском гранж-коллективе, находившемся на противоположном краю от Beatles и солнечного бритпопа. На идиллической во всех остальных отношениях свадьбе Мэри имел место один неловкий момент, когда Джеймс заявился в церковь — под стать Курту Кобейну — с бутылкой «Джек Дэниелс» в руке.

Еще хуже дела обстояли у Хэзер, которую Линда всегда так опекала, опасаясь — правда, без малейших на то причин, — что Пол не будет относиться к ней как к родному ребенку. После смерти матери, по ее позднейшему признанию, она «больше не видела причин продолжать жить» и укрылась в своем писмаршском коттедже в компании животных.

Главным утешением Хэзер были занятия дизайном, вдохновленные счастливыми воспоминаниями о жизни среди индейцев уичоли. В январе 1999 года ее убедили устроить презентацию товаров под маркой Heather McCartney Housewares («Домашняя утварь Хэзер Маккартни») на торговой ярмарке в Атланте. Пол — «мой настоящий папа», как она всегда о нем отзывалась, — отправился туда же: он помогал ей не пасть духом под неизбежным натиском репортеров, без стеснения нахваливал ее (весьма привлекательные) ковры, диванные подушки и керамику и перевозил ее из одного места в другое не хуже любого из своих роуди.

Он дожил до поры, когда одна из его дочерей теперь сама при необходимости могла подставить ему плечо. В марте он получил свое место в Зале славы рок-н-ролла как сольный исполнитель — честь, за которую Линда начала бороться еще пять лет назад и продолжала это делать даже во время болезни.

Но его выступление при получении собственной награды было совсем непохоже на искреннюю и вместе с тем изящно-дипломатичную речь в память о Джоне в 1994 году: впервые за свою карьеру он обращался к публике в явно нетрезвом состоянии. «Я хотел бы, чтобы моя детка была рядом и разделила эту честь… — не совсем членораздельно проговорил он. — Она этого так хотела… Джон у вас уже есть. Окей, ребята, как насчет Джорджа и Ринго?» Наконец он позвал к себе на трибуну Стеллу; новая любимица парижского мира моды появилась в простой белой майке с надписью «Давно, блин, пора». «Потому что плевать она хотела», — заметил ее отец с обожанием. Когда они покидали сцену, Стелла крепко держала его, обняв одной рукой.

10 апреля, в первую годовщину смерти Линды, ее подруги Крисси Хайнд и Карла Лэйн устроили в Королевском Альберт-холле «Концерт для Линды: здесь, там и повсюду» (A Concert for Linda: Here, There and Everywhere) — вся выручка с него должна была пойти благотворительным организациям, занимающимся спасением животных. По счастливому совпадению за неделю до этого Мэри подарила Полу первого внука, которого назвали Артуром Алистером. В числе участников концерта, позже показанного по BBC, были Элвис Костелло, Pretenders, Джордж Майкл, Марианна Фейтфул, Том Джонс, Шинейд О’Коннор, Дез’ре, Линден Дэвид Холл, Крис Эллиотт, Джонни Марр из Smiths, Нил Финн из Crowded House, Хэзер Смолл из M People и южноафриканский хор Ladysmith Black Mambazo. Обозревая звездный состав собравшихся, молодых и не очень, ведущий Эдди Иззард сострил: «Какой-нибудь пушистый кролик обязательно скажет: „Эй, эти ребята рубились на сцене за нас“».

На протяжении всего песенного марафона многое напоминало о Линде и ее уходе. Крисси Хайнд и Джонни Марр спели дуэтом «Meat Is Murder» («Мясо — это убийство») из репертуара Smiths. Джордж Майкл, перед тем как исполнить свою, почти не уступающую оригиналу, версию «The Long and Winding Road», поведал, что его мать тоже недавно скончалась от рака груди. Нил Финн и Шинейд О’Коннор вместе спели вдвойне актуальную теперь финновскую «She Goes On» («Она продолжает жить»). Том Джонс со страстью реанимировал полузабытую битловскую вещь Пола «She’s a Woman». Элвис Костелло вспомнил о том, как нервничал, впервые приехав в Хог-Хилл работать с Полом, и как приветлива и добра была к нему Линда.