Читать книгу "Шарль де Голль. Военные мемуары. Том 1. Призыв. 1940-1942 - Шарль де Голль"

Первое положение нашей политики состоит в том, чтобы воевать, то есть придать возможно больший размах и возможно большую мощь усилиям французов в конфликте. Само собой разумеется, что во всех областях наши действия тесно связаны с действиями Британской империи. Действительно, Англии принадлежит непревзойденная заслуга, состоящая в том, что она одна мужественно, лицом к лицу, встретила угрозу в наиболее опасный для нее момент; кроме того, этот великий народ, которому приписывают иногда некоторый недостаток воображения, понял тем не менее сразу умом и сердцем такого человека, как Черчилль, что маленькая группа французских беженцев принесла с собой вечный дух Франции. Услуга за услугу. Мы вплоть до последнего дня последней битвы останемся верными и честными союзниками старой Англии. В то же время мы очень хотим, чтобы скорее наступил момент, когда обстоятельства позволят нам оказать содействие — каким бы скромным оно ни было вначале — героическому сопротивлению наших русских союзников. Мы поддерживаем тесную связь с нашими польскими, чехословацкими, греческими, югославскими, голландскими, бельгийскими, норвежскими и люксембургскими союзниками, считая, что такая солидарность имеет важнейшее значение, потому что их страны и нашу связывает одинаковая судьба — национальное сопротивление и неслыханный гнет и потому что мы не представляем себе освобождения Европы без их справедливого возрождения и без возмещения понесенных ими тягчайших потерь.

Нам безгранично близки моральные и материальные усилия Соединенных Штатов, без которых невозможна была бы победа, и мы с благодарностью пользуемся той помощью, которую они оказывают всевозможными путями тем, кто сражается за свободу мира. Мы стремимся оправдать и укрепить дружеские симпатии, которые питают к Франции, к ее борьбе и испытаниям народы мира.

Но какое бы значение мы ни придавали этим связям, которые помогают нам и обязывают нас, мы считаем, что с точки зрения общих интересов наши нынешние и дальнейшие усилия должны быть собственными усилиями Франции, и наше стремление служить ее интересам, представлять ее права и выполнять ее обязанности тем более велико, что, как мы знаем, ее дело есть в то же время дело всех свободолюбивых народов. Никто не заставит нас изменить вековому призванию нашей страны. Но ничто не заставит нас также забыть, что ее величие является непременным условием мира во всем мире. Справедливость не восторжествует, если она не будет восстановлена во Франции.

Вот почему мы боремся за то, чтобы эта тридцатилетняя война, развязанная в 1914 германскими агрессорами, завершилась возвращением Франции всех принадлежащих ей территорий, компенсацией всех ее потерь и гарантией ее безопасности.

Мы не делаем, однако, никакого различия между правами нашей страны и правами тех наций, которые являлись и являются нашими союзниками и соратниками в период общих испытаний в борьбе против общего врага. Свободные народы прошли уже достаточно суровые испытания, чтобы понять, что означает общность прав и обязанностей и чего стоит измена этому принципу. Народы заплатили достаточно дорого, чтобы ясно себе представить, что их общий идеал может остаться всего-навсего утопической мечтой без обеспечения реальной и фактической безопасности и без организации международной солидарности.

Если положение нашей побежденной, ограбленной, познавшей предательство страны требует, чтобы мы отдали все свои силы войне с врагом, то для нас вовсе не безразлично, как может и должна решаться внутренняя судьба нации. Это тем более не безразлично для нас, что временная катастрофа, постигшая Францию, подорвала в корне самые основы ее существования, ликвидировала ее прежние институты, значительно ухудшила положение каждого отдельного француза и, сверх того, заронила в души многочисленные зародыши возмущения. Если эту войну могли назвать революцией, то для Франции это более верно, чем для любой другой страны. Нация, оплачивающая такой дорогой ценой ошибки своего политического, социального и морального режима, а также несостоятельность и вероломство стольких руководителей; нация, которую враги и те, кто с ними сотрудничают, пытаются растлить духовно и физически; нация, мужчины, женщины и дети которой томимы голодом, плохо одеты, страдают от холода; нация, два миллиона молодых людей которой месяцами и годами изнывают в бараках для пленных, в концентрационных лагерях, на каторге или в застенках; нация, которой предлагают искать выход и надежду лишь в принудительных работах на врага, в войне против своих собственных сынов и своих верных союзников, в покаянии за смелую попытку противостоять захватническому безумию Гитлера и в культе преклонения перед отцом поражения — Петеном, — эта нация неизбежно является очагом, который таит в себе тлеющий под пеплом огонь. Нет ни малейшего сомнения в том, что следствием тяжелого кризиса, который она сейчас переживает, явится широкое национальное обновление.

Нужно ли говорить, что свободные французы никогда не принадлежали к числу тех, кто хотел противодействовать такому обновлению. Как раз наоборот: эти люди, которые сами обрели новые чувства и новые мысли, считают, что способны больше, чем кто-либо другой, содействовать национальному обновлению примером своего единства и преданного служения родине. Мы знаем, что огромное большинство французов, на которое мы рассчитываем, окончательно осудило как анархически и произвол загнивающего режима, с его преходящими правительствами, его зависимым правосудием, его аферами и комбинациями с распределением «теплых» местечек и привилегий, так и чудовищную тиранию своих хозяев — рабов врага, с их карикатурой на законы, их черным рынком, их вынужденными клятвами, их основанной на доносах дисциплиной и подслушиванием разговоров с помощью установленных в комнатах микрофонов. Мы считаем необходимым, чтобы могучая и целительная волна поднялась из глубин нации и смыла причины катастрофы вместе со всей надстройкой, возникшей над капитуляцией. Поэтому второе основное положение нашей политики требует предоставить слово народу, как только события позволят ему свободно высказать, чего он хочет и чего он не хочет.

Что касается основ, на которых должны строиться будущие французские институты, то мы считаем возможным определить их тремя девизами свободных французов. Мы говорим: «Честь и Родина», имея в виду, что нация может возродиться только в результате победы, что она может существовать только как великая нация. Мы говорим: «Свобода, Равенство и Братство», потому что мы хотим остаться верными демократическим принципам, которые дал нашим предкам гений нашей нации и которые являются ставкой в этой войне не на жизнь, а на смерть. Мы говорим: «Освобождение», понимая освобождение в самом широком смысле этого слова, ибо если наши усилия не ослабнут до победы и наказания врага, их завершением должно явиться создание для каждого француза таких условий, чтобы он мог спокойно жить, думать, трудиться и действовать с чувством собственного достоинства и в безопасности. Таков третий принцип нашей политики!

Долог и труден путь, идти по которому зовет нас долг, но, может быть, драма войны достигла своего кульминационного пункта? Может быть, Германия в свою очередь уже начинает ощущать прелести катастрофы, которая до сих пор парализовала лишь ее врагов? Может быть, Италия вскоре опять станет, пользуясь словами Байрона, «печальной матерью мертвой империи»? Но каковы бы ни были итоги победы, мы определили роль, которую должна сыграть наша родина. Наше положение, интересы и честь требуют теперь от нас только одного: до конца оставаться французами, достойными Франции.