Читать книгу "Три котла красноармейца Полухина - Анатолий Сорокин"

— Вот именно так и должен в любых обстоятельствах действовать настоящий боец: храбро, решительно и без колебаний! Надеюсь, что в сражении ты будешь не хуже. Но предупреждаю сразу! С Полькой ты можешь шуры-муры делать сколько угодно, ей это даже полезно будет, прыщи сойдут! А вот на Зою Леонидовну даже смотреть не смей! Да не во мне тут дело, зато начштаба Сабурин тебе за такое точно задаст, а нам потери таких солдат, как ты, ни к чему! Эй, Полухин! Учись, студент!

В голосе старшего сержанта слышались нотки плохо скрываемой зависти, так как он уже имел репутацию главного соблазнителя в батарее, примериваясь к этой роли в дивизионе, а то и в целом полку И внезапно на этом поприще у него нарисовался крайне опасный конкурент.

Полковник Молодцов разрешил Саше оставить ППД как личное стрелковое оружие, хотя по штатному расписанию ему полагался карабин. А вот все пистолеты и револьвер Нагана пришлось сдать. И на награждении красноармеец Полухин крепко сжимал пистолет-пулемёт в своих руках — он кое-что значил и в своих глазах, и в глазах будущих сослуживцев. На церемонии боец познакомился со всеми значимыми людьми полка, в том числе командирами своего взвода, батареи и дивизиона. Все они уже имели награды, правда, частью полученные до войны за исправную службу в мирное время.

Вечер прошёл на удивление спокойно. Немцы больше не лезли, их авиация из-за низко нависшей облачности не летала. Артиллерия гитлеровцев попыталась было вести беспокоящий и редкий методический огонь, но назначенный в контрбатарейное дежурство третий дивизион грозно ответил своими длинными пушечными стволами. И всё затихло.

По пути на огневые позиции первой батареи к блиндажу, служившему жильём для расчёта, Саша не мог не улыбнуться, увидев в темноте Илью с гармонью за спиной, целующегося с Полиной. Сержант Журавлёв неожиданно кратко прокомментировал происходящее: «Вот даёт! Молодец!» Самойлова-младшего долго не могли определить куда-нибудь по делу: музыканты полку положены, но только барабанщики и духовые. Гармонист штатом не предусматривался. По рекомендации Саши его таки взяли снарядным в третий дивизион — там как раз в одном расчёте нашлась вакансия. Надо сказать, что переход со взрывателя КТМ у трёхдюймовых боеприпасов унитарного заряжания на взрыватель РГМ у 122-миллиметровых раздельного прошёл без сучка и задоринки. Во время короткого контрбатарейного огня Илья исправно откручивал колпачки и устанавливал кран на позицию «О». За что и был удостоен небольшого количества свободного времени, которое он частично провёл со своим расчётом, а частично с Полиной, не расставаясь с гармонью ни в том, ни в другом случае.

Следующим днём Саша был полностью занят, разбираясь с новым для него прицелом со стрелками на шестидюймовой гаубице-пушке. Комвзвода отрядил для вводного инструктажа наводчика второго орудия первого взвода. Сержант Журавлёв сопровождал всё это нелестными для разработчика этого оборудования многословными комментариями с характерными для него присказками: «Контршток ему в задницу, сошником по башке и на полиспасте провернуть». И бывший студент понял, что у того есть все основания так говорить: уполковушки было с прицелом работать и удобней, и проще. Немцы опять себя никак не проявляли, видимо, их хорошо умыли во время вчерашнего боя. На какое-то время положение линии фронта стабилизировалось. Это было видно и днём позже — как бы войны и нет вовсе.

В полдень к Саше подошёл старший сержант Журавлёв и, на удивление молча, протянул листок бумаги из школьной тетради с Катиным почерком. Ожидался также ответ от мамы, но, видимо, её найти не удалось. Бывший студент радостно вчитался и всё как поплыло перед его глазами:

«Сашенька, родной!

Вчера я была просто счастлива получить от тебя весточку. Нам какой-то военный две недели назад сказал, что твою часть немцы наголову разбили где-то на юго-западной границе области и убили там всех. Я не поверила, а твоя мама слегла, ей стало очень плохо. Вызвали врача, на работе ей дали больничный. А теперь крепись — три дня назад была бомбёжка, она не смогла вовремя спуститься в убежище. В ваш дом попала бомба, часть перекрытий рухнула, был большой пожар. Твоя мама погибла, вчера её похоронили на Пискарёвском. В тот же день обрушение части здания, где мы помогали тушить пожар, убило мою одноклассницу, но я была на другом конце дома, который устоял. Обо мне не беспокойся, со мной всё в порядке, только грязной пылью с головы до ног обдало. От моего папы с фронта вестей нет, а моя мама по приказу её начальства вылетела неделю назад в эвакуацию самолётом. Пять дней назад ко мне приходил её сослуживец и сказал, что этот самолёт не прибыл на аэродром назначения. Может быть, его сбили, а может быть, и сам разбился, судьба экипажа и пассажиров неизвестна. Так что я тоже теперь одна. Город окружён врагом, ходят ужасные слухи, люди рассказывают страшные вещи. Меня теперь ничто тут не держит, тем более что многих профессоров педагогического тоже эвакуируют. Я поговорила с командиром, который привёз мне весточку от тебя, — можно ли мне с ним к тебе? Он сказал, что не вправе решать этот вопрос, но в вашем штабе могут это выяснить. Ваша машина придёт ещё в город через день, буду ждать. А если у вас откажут, то сама пойду в военкомат, и уж куда направят, туда и направят — увидимся, если получится, уже после войны.

Катя, …октября 1941 г., Ленинград».

Красноармеец, плача, сел на станину гаубицы-пушки. Ветер, сильно трепавший чехол на её стволе, вырвал из его рук это письмо. В сознании как сверлило: «Это же с фронта домой дурные вести ходят, почему же со мной всё наоборот случилось!» Какое-то время спустя чья-то рука легла на его плечо. Подняв голову, он увидел рядом с собой полковника Молодцова и где-то в отдалении старшего сержанта Журавлёва и командира своего взвода. Григорий Фёдорович участливым, но твёрдым голосом произнёс:

— Александр, твоя боль — и наша боль тоже! Ты знал и раньше, за что сражаешься, а теперь у тебя ещё больше причин отомстить фашистам и драться, как настоящий советский воин. Твои слёзы не помогут тебе вернуть твою маму, но хорошо помогают врагу в его злодействах! Если ты раскис, то не можешь воевать как следует, а вместе с тобой — и расчёт, и взвод, и батарея, и так далее. Помни, ты — не один! А в беде поможем, чем сможем. Уже завтра машина вернётся в полк с твоей Катей. Грамотные люди нам всегда нужны, особенно если они сами того хотят. Все формальности я беру на себя, а теперь давай вставай, дело не ждёт!

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Саша встал и медленно направился к прицелу орудия. Его зачехлённый ствол смотрел куда-то в тёмное и покрытое тучами октябрьское небо, в сторону врага. Ветер срывал последние листья с деревьев, один из них попал в корзинку панорамы и застрял в ней. Боец вынул его и поставил прибор на место. Затем повернул его головку и поймал в перекрестие указанный ориентир — высокую сосну. Негромко звякнула медаль, ударившись о какую-то деталь прицела. Батарея готовилась к открытию огня, красноармеец Полухин с болью в сердце выполнял поставленную ему задачу: «Отражатель ноль, угол места два сорок, прицел сто семьдесят…» Ствол расчехлили, гаубица-пушка дала выстрел. Саша, проверяя, не сбилась ли наводка, шептал: «Получите, сволочи! От меня лично! За маму!» И так с каждым выпущенным снарядом.