Читать книгу "Голос крови - Зоэ Бек"

Последовала третья фотография. На ней был запечатлен рослый белокурый мужчина с женой, крашеной блондинкой:

– Эверетт Уорбертон и его жена Линда. У Эверетта несколько болезненная фиксация на белокурых голубоглазых женщинах. Темные волосы он находит неэлегантными. Не буду строить предположений насчет того, нет ли в этом расистской подоплеки. Ген белокурости рецессивен. У его жены темные волосы и карие глаза. Волосы она осветляет и носит цветные контактные линзы, но гены от этого не меняются. И вот, несмотря ни на что, у них родились хорошенькие белокурые голубоглазые близнецы, оба – мальчики. С первой же беременности. Это могло быть везением или случайностью, но Линда Уорбертон – пациентка доктора Шэннон Чандлер-Литтон. – На столе выросла целая пачка фотографий. – Таких историй еще целая уйма. Ладно бы одна супружеская пара. Но чтобы столько счастливых случайностей? Столько долгожданных детей? И все эти женщины ходили к одному и тому же гинекологу?

Бен неторопливо кивнул:

– Хорошо. Тут я согласен. Есть над чем подумать. Но ведь искусственное оплодотворение как таковое не запрещено.

– Если только кто-то не проверяет эмбрионы прежде, чем их пересадить матери.

– И это не обязательно подпадает под запрет, если, как у леди Харгрейв…

– А вот и нет, – перебил его Седрик. – Все случаи искусственного оплодотворения должны регистрироваться в комитете HFEA[25]. Комитет должен выдать разрешение на исследование эмбрионов. А разрешение дается только на исследования, которые включены в соответствующий перечень. Не разрешается проводить исследование эмбрионов на предмет выявления пола и цвета глаз, а затем выбрасывать их – даже здоровые! – из-за того что они не обеспечивают желаемого результата.

– Откуда у вас вся эта информация?

Седрик откинулся на спинку и устремил на Бена долгий взгляд:

– Это результат усердного труда, все, что я нарыл за последние месяцы. После того, как милая мачеха сообщила мне, что скоро у меня появится милый сводный братец.

– Почему не обратиться в официальные организации? – спросил Бен.

Он все еще не решил, ввязываться ли ему в это расследование. Что-то в этом деле ему не нравилось.

Седрик уклонился от ответа на этот вопрос:

– У Шэннон Чандлер-Литтон все чисто. Для этих исследований нужна специальная лаборатория, а в тех лабораториях, с которыми она обыкновенно сотрудничает, тоже все чисто.

Бен взглянул на него с сомнением:

– Насколько точны эти сведения?

В ответ он получил только мрачный взгляд.

Бен догадался:

– Так вы уже информировали официальные органы, и те ничего не обнаружили.

Седрик кивнул.

– Ваше имя упоминалось?

– Нет. Я действовал через такую адвокатскую контору, с которой обычно не веду дел. Чандлер-Литтон и его жена ничего об этом не знают. Ее и не трогали, проверяли только лаборатории.

– А почему к ней не заглядывали?

– При ее кабинете нет потайных дверей, за которыми могли бы скрываться лаборатории по оплодотворению in vitro[26].

Бен кивнул:

– О’кей. Мне надо подумать.

Седрик сдержанно усмехнулся:

– Только думайте, пожалуйста, побыстрей. На кону мое наследство. Да и вы не можете вечно сидеть дома и оттягивать решение. Ведь ваша подруга хочет поскорей замуж. И заводить детей.

Чертов Седрик! Он был моложе Бена, выглядел совсем хиленьким. У него была такая уйма неврозов и фобий, что, казалось, многовато для одного человека, и он робко прятался от окружающего мира, который существовал за стенами его дома в Мерчистоне[27]. И тем не менее каким-то образом он был в курсе всего на свете, и от него ничего не ускользало.

– Вы уже имеете представление, как мне подобраться к этому Чандлеру-Литтону?

Седрик удовлетворенно кивнул:

– Я знал, что вы согласитесь. Утро вечера мудренее, так что отложим это до завтра, тогда и поговорим.

С этими словами Седрик ушел. После него на полу осталась нетронутая бутылка, из которой он так и не сделал ни одного глотка.

Когда на следующее утро Бена в восемь часов разбудил звонок в дверь и вошла уборщица Седрика, решение было принято, и вот две недели спустя он уже официально работает у Эндрю Чандлер-Литтона в должности шофера, однако не имеет ни малейшего представления, как, занимая это положение, можно что-то выведать для Седрика.

Берлин. Январь 1980 года

Карла стояла в ожидании перед окном. Завидев на улице подъезжающее такси, она побежала к двери встречать доктора Ингрема. Салли расплатилась с водителем и вышла из машины вслед за доктором со спящей Флисс на руках. Она шла, осторожно ступая по снегу мелкими шажками.

Оставшись в библиотеке наедине с Карлой, американский доктор подтвердил свой заочный диагноз:

– Мои немецкие коллеги провели все необходимые анализы. Не осталось никаких сомнений. Вы сейчас, наверно, напуганы мыслями о том, что происходит с вашей дочерью.

– Она не моя дочь. Это… приемный ребенок.

– Да. Мне уже что-то такое говорили, – рассеянно ответил доктор Ингрем, расхаживая со сложенными за спиной руками перед длинными рядами книг.

Он оказался совершенно не таким, как представляла себе Карла. Она ожидала увидеть пожилого человека, обладателя многолетнего исследовательского опыта, но в то же время всем своим видом излучающего отеческое спокойствие. Настоящий Джонатан Ингрем если и был старше ее, то совсем ненамного и скорее походил на биржевого маклера с Уолл-стрит. Стройный, бледный, с аккуратно причесанными на пробор волосами, в дорогом сером костюме от портного. Казалось, он не замечал ее растерянности, очевидно приписывая ее общему состоянию Карлы.

– Чувство вины, знаете ли, совершенно нормальное явление в этом случае. Все родители так реагируют, узнав, что их ребенок тяжело болен. Нормально также и то, что они на первых порах переносят эту вину на что-то другое. – Он остановился, но по-прежнему не глядел на нее. – Миссис Арним, мне безразлично, родная или не родная вам дочь ваша Флисс. Меня это не интересует, так как, насколько мы знаем, синдром Хатчинсона – Гилфорда не передается по наследству. Я расскажу вам, как все пойдет дальше. Я буду осматривать Флисс через определенные промежутки времени. Буду ли я для этого приезжать в Берлин, или вы будете привозить ее ко мне, мы решим потом. Я уверен, что мы найдем средства и способ, как это осуществить. Ее состояние мы не можем изменить, но можем постараться сделать ее жизнь счастливее. Есть несколько вещей, которые вы непременно должны знать. Причем я говорю сейчас не о лекарствах и не о том, когда и как их нужно давать.