Читать книгу "Совсем как человек - Кобо Абэ"

Собственно, забывать-то было нечего. Пачка фотографий с марсианскими ландшафтами да кое-какие мелочи личного характера. И еще японские иены. Кажется, на Земле с помощью денег можно решить любую проблему.

Вспышка красной лампы возвестила, что включилось антигравитационное устройство. (Примечание: до изобретения антигравитационного устройства можно было осуществлять только транспозицию минеральных тел, не подверженных искажениям из-за гравитационных сил. Живые существа испытывали мощные деформирующие напряжения, что приводило к внутренним кровоизлияниям и разрывам. Мгновенные гравитационные скачки от нуля до нормы и обратно вызывали те же последствия, что и ускорение в космических ракетах в период запуска. А после изобретения антигравитационной подушки стало возможным перебрасывать на Плутон даже сырые яйца.)

Гравитация упала до нуля, и начался отсчет секунд. Жена простонала: „Мне плохо…“ Ей ввели пять миллиграммов производного от бензоциазепина.

Осталось десять секунд… Наконец началось скольжение по сдвигу во времени. (Примечание: транспозиция основана на принципе дискретности времени. Время не непрерывно. Это своего рода энергетическая волна, совершающая простое гармоническое движение от положительного направления к отрицательному и обратно. В нормальных условиях каждому из этих направлений соответствуют свои реальности, причем положительному направлению времени соответствует наша реальность, а отрицательному – некая антиреальность. Вот почему наблюдателю, принадлежащему нашей реальности, время представляется непрерывным. Волны времени по сравнению с волнами материи менее стабильны. Волны материи не интерферируют, пока не достигают световых скоростей, а вот многомерные волны времени интерферируют сравнительно легко, тогда они изменяют периодичность, и бывает, что у них с волнами материи возникает отставание по фазе. Тогда мы наблюдаем рождение и разрушение элементарных частиц. Транспозитор является устройством для искусственного создания таких сдвигов по фазе. Между моментом сдвига и моментом нового совпадения, который нетрудно рассчитать, образуется своеобразный тоннель во времени. Материальное тело, помещенное в такую фазовую дыру, может быть мгновенно перемещено сколь угодно далеко в пространстве. Впрочем, выражение „мгновенно“ несколько неточно. В самих волнах времени время не течет, и естественнее рассматривать транспозицию как передвижение со сверхсветовой скоростью.)

Скольжение по сдвигу постепенно ускоряется. Жена повторяет: „Мне плохо…“ Я тоже страдаю. Мы оба терпеть не можем путешествий, опыта транспозиций у нас почти нет, если не считать обычных переходов от одной станции к другой, и скольжение по сдвигу во времени, характерное для принудительной транспозиции, вызывает у нас чувство, словно сердце трут на стиральной доске. Сил нет терпеть. Мне кажется, будто наши тела рассечены на полосы, как искаженное помехами изображение на телеэкране.

Мигание красных, голубых, зеленых ламп, голос контролера, отсчитывающий секунды, все медленно исчезло, растворилось во мраке за вратами мгновения… и мы, держась за руки, шлепнулись во дворе начальной школы. Сила тяжести превосходит воображение. Самочувствие как в скоростном лифте, стремительно несущемся вверх. Мы немедленно принимаем тонизирующее для мышц.

Как это ни странно, царило полное безветрие. Стала очевидной ошибка некоторых наших ученых, утверждавших, будто Земля – это планета бурь. (Примечание: на фотографиях Земли почти всегда видны колоссальные водовороты туч, и отсюда был сделан поспешный вывод, что на этой планете постоянно дуют свирепые ветры.) Земная ночь была тиха и спокойна.

„Ну и вонища!“ – воскликнула жена, зажимая нос. Да, может быть, это и был „аромат благоуханной Земли“, о котором мы столько слышали, но являл он собою, честно говоря, порядочное зловоние. Оно с несомненностью свидетельствовало об изобилии в почве экскрементов червей, насекомых и прочих тварей, а также выделений огромного количества почвенных бактерий. На Земле, вернувшись с прогулки, необходимо сразу же вымыть руки и прополоскать горло…»

17

– Погодите минутку, – с нарочитой медлительностью, предвкушая несомненную победу, проговорил я. Язык мой заплетался от злорадства. Карты гостя были теперь у меня как на ладони. – Нехорошо, конечно, с моей стороны прерывать ваше повествование, да еще на самом интересном месте, но… Понимаете, к сожалению, этому вашему дневнику очень трудно поверить… Да вы и сами, впрочем, не надеялись, что я поверю… Противоречие, понимаете ли. Да, назовем это противоречием. В этом вашем дневнике есть некое коренное, ничем не оправданное противоречие. Насколько я замечаю, дневник написан на самом обыкновенном японском языке. Но почему? Если вы писали его для представления правительству Марса, то не естественнее ли было бы писать его сразу по-марсиански? Или, может быть, у марсиан вообще нет своего языка?

Мой гость, выпятив губу, сделал молниеносное движение, как бы стремясь прикрыть собою рукопись, но тут же взял себя в руки. Выставив перед лицом указательный палец, он весело прощебетал:

– Атитобити кути ратта кутибири бири абиратти битикути биридаккунорэти кути…

Я не ручаюсь, что воспроизвожу его лепет в точности, но говорил он примерно так – льстивым ласковым шепотком. Я оторопел, а он, прищурясь, продолжал по-японски:

– Так звучит по-марсиански фраза: «Я вижу, это вас серьезно беспокоит». А на местном языке я писал потому, что мой доклад – секретный. Коль скоро написано по-японски, любой человек примет его за бред умалишенного, больного «марсианской болезнью», и не придаст ему никакого значения. А напиши я по глупости на марсианском языке, рукопись сразу же бросилась бы в глаза. Языки ведь тоже гомеоморфны, расшифровать такую рукопись на электронной машине ничего не стоит. Хвост пусть торчит, лишь бы голова была спрятана.

– Ладно, пусть будет так, – произнес я, рассерженный тем, что опять промахнулся. – Но ведь как раз в этом вы и заинтересованы. Вы же специально прибыли сюда для того, чтобы заставить нас, землян, признать существование жителей Марса…

Лицо его приняло замкнутое выражение. Мне даже показалось, что оно как-то ссохлось.

– Мы – не воинственная раса, – угрюмо сказал он. – Мы всеми силами стремимся не причинять зла другим народам. И меньше всего – землянам, которые совсем как мы…

– Что вы имеете в виду?

– Поскольку вопрос секретный, я не вправе его касаться, но… Представьте себе, например, следующее положение. В Токио съехались члены тайной фанатической организации, владеющие искусством гипноза, и ждут только сигнала, чтобы одновременно начать действовать, причем никаких способов распознать их нет. К чему это приведет?

– Вряд ли у марсиан могут быть такие планы.

– Разумеется. И представьте себе еще, что миссия, которой облечена эта группа фанатиков, состоит в том, чтобы, скажем, заставить все население одновременно чихать или зевать.

– Вот уж это ерунда!

– Погодите, дело ведь не в том, что́ они собираются предпринять. Дело в том, что, если только люди узнают, что среди них, рядом с ними существуют неуловимые и неотличимые фанатики, они перестанут доверять друг другу, примутся друг друга разоблачать, клеветать друг на друга, и в конце концов вся страна превратится в настоящее логово тайной полиции. И в конечном счете она рухнет, как источенная термитами стена, оттого что кто-нибудь чихнет. Признавшись, что марсиане – совсем как люди, мы рискуем вызвать у землян необратимое самоотравление.