Читать книгу "Гортензия - Жак Экспер"

– Ты их подстегиваешь, стимулируешь, – говорила она, – им скучно, а твоя история добавляет перца в их существование. В один прекрасный день все это им надоест, и они выкинут тебя, как дырявый носок.

Сколько раз она призывала меня потихоньку отдалиться от этой слаженной группы!

– Напрасно ты на них рассчитываешь. Вспомни эпопею с Мужелем, мало денег он из тебя выкачал? Да, они великие мастера тратить твои сбережения, а во всем остальном…

Боевая десятка заняла свои места среди публики, вверив меня съемочной группе. Это действительно была очень популярная телепередача, позволившая многим людям встретиться с родственниками, связь с которыми была утрачена много лет назад. Возможно, в моих глазах все это выглядело убедительно, раз уж я решилась прийти на телевидение, но верно и другое: в то время я еще готова была пойти на что угодно, только бы найти дочь, не то что встать перед камерой и обратиться к миллионам телезрителей.

– Надо все испробовать, – неожиданно одобрила проект Изабелла. – Как знать, может, твою глупую гусыню Анну на сей раз посетила здравая мысль?

Перед моим уходом мы с ней до последней секунды повторяли то, что я должна была сказать и как должна была себя вести.

– Будь самой собой, – советовала Изабелла. – Отдайся своим чувствам, – говорила она. – Захочешь плакать – плачь. Смотри, не проявляй никакой ненависти к этой скотине, отнявшей у тебя дочь. Расскажи всей Франции о своих страданиях. Твоя трагедия должна никого не оставить равнодушным, и обязательно найдется кто-нибудь, кто выведет тебя на след.

Съемочная группа выбивалась из сил, представляя мою историю таким образом, чтобы вышибить слезу у зрителей, и очень скоро я перестала сдерживаться и разрыдалась. Как раз в тот ужасный момент, когда на экране возникло лицо восьмилетней Гортензии – столько ей было в то время лет.

– Перед вами уникальный продукт, – выпятив грудь, объявил телеведущий, – разработанный американцами! Впервые эта ультрасовременная технология используется на французском телевидении, и именно благодаря ей мы смогли реконструировать лицо Гортензии Делаланд! Если кто-нибудь из вас узнал Гортензию, звоните нам как можно скорее! – Несколько раз повторив номер телефона, он добавил торжественным тоном: – Анонимность звонка гарантируется, даю слово. Только, пожалуйста, позвоните. Пора положить конец голгофе несчастной Софии!

И тогда из глаз моих полились слезы. Не от того, что он сказал, и даже не от того, что я увидела искусственно созданное лицо моего ребенка, уже почти подростка. То, что меня добило окончательно, было внезапное осознание того, сколько неповторимых, прекрасных мгновений жизни с ней было у меня украдено. Скольких мгновений материнского счастья лишил меня Сильвен навсегда. Я не увидела ее поступления в садик – «школу для больших девочек», не увидела, как она научилась читать, плавать, возможно, танцевать. Да, как я могла забыть, конечно же, еще играть на пианино! Гортензия была такой грациозной, талантливой и любознательной. Мне вдруг стало отчетливо ясно, что, даже найди я ее сейчас, я буду для нее чужой. Мне нужен был тот трехлетний ребенок, а не эта девочка, веселая и беззаботная, выросшая вдали от матери и прекрасно без нее обходившаяся все эти годы… В течение нескольких, показавшихся мне вечностью, секунд ведущий выставил на всеобщее обозрение мое горе, отдал его на растерзание миллионам оценивающих глаз, и мне казалось, что камеры вот-вот обрушатся на меня всей своей тяжестью.

– Сильвен, если вы сейчас нас смотрите, пожалуйста, не останьтесь равнодушным к слезам Софии! – счел нелишним прибавить ведущий.

Я видела, что кое-кто из публики полез за платком, и не только в моей группе поддержки. Этого я уже не могла выдержать. Нарушая все на свете правила, не попрощавшись, я вскочила с места и бросилась за кулисы. Отталкивая людей, которые пытались меня задержать, уклоняясь от дружеских объятий Анны, которая какое-то время меня преследовала, я убежала от всех, подальше от этого проклятого телецентра в Ла-Плен-Сен-Дени[17], и вернулась домой, одна и пешком, неспособная выносить дольше жестокое и абсолютно бесполезное шоу.

Звонки, десятками поступавшие на студию, неизменно заводили в тупик; большинство исходило от фантазеров, ненормальных либо тех, кто, оставшись не у дел, любыми путями стремился к рекламе.

– В итоге идея оказалась не такой уж и хорошей, – вздохнула Изабелла. – Как только речь зашла об Анне, сразу можно было предположить…

С этого дня я стала все больше отдаляться от сослуживцев, погружаясь в одиночество. Все они уже давно ушли из моей жизни. Анна была единственной, кто продолжал работать в министерстве, но мы с ней больше не разговаривали. Однажды, не выдержав ее натиска, я попросила оставить меня в покое.

– Мне не нужна твоя жалость, – сказала я, – и помощь не нужна. Ты принесла мне больше зла, чем пользы. Я не хочу больше слышать твой голос и предпочитаю отныне не иметь с тобой дела.

Не обращая внимания на ее стенания, я дала ей такую жесткую отповедь, что в конце концов она отступила.

С тех пор каждый раз, когда мы встречались, она отводила взгляд.

Но долго еще я не могла отказаться от надежды, не могла отречься. Ходила по местам, указанным в адресованных мне письмах, где говорилось, что такой-то видел «похитителя», «негодяя, отобравшего у вас дорогую крошку». По мнению моих корреспондентов, в большинстве своем анонимных, мне стоило немедленно предупредить полицию. Я так и поступала, и, уж конечно, это ни к чему не приводило. Возможно, это были чьи-то жестокие игры, разборки между соседями или сведение семейных счетов: одна женщина, например, описала в качестве похитителя собственного мужа…

В 2003 году я даже доверилась одному ясновидящему, радиэстезисту – специалисту по биолокации. Помню, как все выходные напролет мы с ним бродили по марсельским улицам. Маятник, задействованный в качестве индикатора, упорно показывал на этот город, едва господин Капель подносил его к карте Франции. Над Марселем маятник принимался плясать как одержимый, явно указывая на квартал Панье, возле старого порта. Повинуясь маятнику, мы исходили весь район, улицу за улицей. Чем больше Капель упорствовал, тем больше я ему верила. Вернулись, как и следовало ожидать, ни с чем. Этот шарлатан облегчил мой кошелек на три тысячи евро.

Мало-помалу, с течением времени, руки у меня окончательно опустились, и в итоге я смирилась: дочь я больше никогда не увижу.

От всех этих лет страданий, от всех тех, кто хотел мне помочь, у меня осталась одна Изабелла. Она – единственная, кто понимал меня по-настоящему и продолжает понимать.

Изабелла не просто верная и преданная подруга, она – мой проводник по жизни, я всегда к ней прислушивалась. Даже не могу представить, во что бы я превратилась без нее.

Вот почему вечером я обязательно расскажу ей об этом невероятном ужине, который прошел в нескольких метрах от моей дочери. Она заслуживает того, чтобы разделить мою радость.