Читать книгу "«Титаник» утонет - Пьер Байяр"

Во главе общества стоит Благодетель, таинственный и недоступный персонаж, являющийся подлинным объектом поклонения: «Говорят, древние производили выборы как-то тайно, скрываясь, как воры […] Зачем нужна была вся эта таинственность – до сих пор не выяснено окончательно; вероятнее всего, выборы связывались с какими-нибудь мистическими, суеверными, быть может, даже преступными обрядами. Нам же скрывать или стыдиться нечего: мы празднуем выборы открыто, честно, днем. Я вижу, как голосуют за Благодетеля все; все видят, как голосую за Благодетеля я – и может ли быть иначе, раз “все” и “я” – это единое “Мы”»[Замятин Е. Мы. М.: Издательство «Э», 2017, с. 151.].

Тот, кто рассказывает эту антиутопию, Д-503, является инженером, обязанным сконструировать космический корабль, будущая миссия которого заключается в том, чтобы нести слово революции на другие планеты. В этом качестве и будучи адептом режима, не вызывающего у него ни малейших сомнений, он на протяжении всей первой части романа знакомит читателя со своим личным видением: «Нам предстоит подчинить благодетельному игу разума неведомые существа, обитающие на иных планетах, – быть может, еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми»[Замятин Е. Мы. М.: Издательство «Э», 2017, с. 5.].

Но Замятин не только взял за образец режим, установленный красными кхмерами, он явно черпал вдохновение в бывшей Восточной Германии, описывая непреодолимую стену, которая защищала новый мир от старого, чтобы жители нового мира не могли заразиться идеологией устаревшего общества: «О великая, божественно-ограничивающая мудрость стен, преград! Это, может быть, величайшее из всех изобретений. Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену. Человек перестал быть диким человеком только тогда, когда мы построили Зеленую Стену, когда мы этой стеной изолировали свой машинный, совершенный мир – от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных…»[Замятин Е. Мы. М.: Издательство «Э», 2017, с.103.]

Стена отделяет новое общество от всего, от чего оно решило дистанцироваться навсегда, чтобы научно разработать формулу счастья: от свободы, от отсутствия правил, от независимости в принятии решений… В этом смысле стена представляет собой укрепление, предназначенное оградить революционное общество от угрожающих ему вредоносных идей.

И хотя мысль рассказчика развивается в рамках господствующей идеологии, происходящее по другую сторону стены не может оставить его равнодушным. Особенно когда он влюбляется в женщину И-330, олицетворяющую свободу и отказ от любых норм; эта женщина тайком уводит рассказчика в иной мир, расположенный по другую сторону стены.

«Вот: если ваш мир подобен миру наших далеких предков, так представьте себе, что однажды в океане вы наткнулись на шестую, седьмую часть света – какую-нибудь Атлантиду, и там – небывалые города-лабиринты, люди, парящие в воздухе без помощи крыльев, или аэро, камни, поднимаемые вверх силою взгляда, – словом, такое, что вам не могло бы прийти в голову, даже когда вы страдаете сноболезнью. Вот так же и я вчера. Потому что – поймите же – никто и никогда из нас со времени Двухсотлетней Войны не был за Стеною – я уже говорил вам об этом. Я знаю: мой долг перед вами, неведомые друзья, рассказать подробнее об этом странном и неожиданном мире, открывшемся мне вчера. Но пока я не в состоянии вернуться к этому».

Рассказчику и И-330 не суждено долго предаваться мечтам о свободе. Их нетипичное поведение привлекло внимание руководителей Единого Государства, и их насильно подвергают хирургической операции, лишающей людей воображения; в последних строках романа речи рассказчика снова звучат в русле официальной идеологии: «Откладывать нельзя – потому что в западных кварталах – все еще хаос, рев, трупы, звери – к сожалению – значительное количество нумеров, изменивших разуму. Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь – мы победим. Больше: я уверен – мы победим. Потому что разум должен победить»[Замятин Е. Мы. М.: Издательство «Э», 2017, с.251.].

Говоря о Кафке, нас интересовал вопрос, в какой степени до писателя доходили отклики о том, что происходило в СССР; в случае Замятина такой вопрос неправомерен. Ибо свою антиутопию, которой впоследствии будут вдохновляться великие авторы мрачных предвидений ХХ века Хаксли и Оруэлл, он написал в 1920 году, живя в Советской России.

Однако, когда он создавал свой роман, тоталитарный режим еще не утвердился. Государство, описанное Замятиным, поначалу убежденным коммунистом, соответствует государству, которым рискует стать его страна, если она не вернется к прежним идеалам, и большевики, почувствовав это, поторопились запретить издание книги.

В этом смысле Замятин является одним из авторов, которые, похоже, заранее предчувствовали появление трещин, предвещавших грядущие потрясения, и даже ощущали их первые толчки. Ему было достаточно продолжить линии разрушений, появление которых он заметил, чтобы достаточно точно почувствовать, каким станет будущее.

И тут также находится место для применения закона Мерфи, утверждающего, что самое худшее непременно произойдет, поздно или рано. С этой точки зрения Замятину было достаточно запастись изрядной долей пессимизма и понаблюдать за первыми шагами установившегося у него в стране режима, чтобы понять: в конце концов страна скатится к культу личности, а ее руководство неизбежно придет к необходимости окружить своих граждан защитной стеной, подвергнуть их медицинскому воздействию или же силой заставить их признаться в воображаемых преступлениях.

Но закон Мерфи не является единственно возможным объяснением провидческого характера антиутопии Замятина. Наряду с рациональными гипотезами, пытающимися при помощи логики объяснить сходства между реальными фактами и предшествующими им литературными текстами, сторонники иррациональных гипотез поддерживают идею, использующую термин «предвосхищение» и основанную на том, что наш разум может владеть знаниями, в настоящее время науке недоступными, а следовательно, имеется возможность узнать о будущих событиях еще до того, как они произошли.

К предвосхищению можно присоединить теорию синхронистичности, выдвинутую Карлом Густавом Юнгом, которую поддержали сюрреалисты, и в первую очередь Андре Бретон. Согласно Юнгу, синхронистические феномены характеризуются примечательным совпадением психического состояния с объективным внешним событием, случившимся в одно время или же в будущем и без видимого механизма причинной связи[Carl Gustav Jung, Sur la Syncronicité, in: Syncronicité et Paracelsia, Albin Michel, 1988, p. 271.].

Самым известным примером Юнга, приведенном в качестве иллюстрации феномена синхронистичности, является рассказ его пациентки, которой приснилось, что ей подарили золотого скарабея; когда она рассказывала свое сновидение, в оконное стекло ударилось насекомое из вида скарабеев; поймав насекомое, психолог показал его пациентке и таким образом «пробил брешь в ее непробиваемом рационализме»[Carl Gustav Jung, Sur la Syncronicité, in: Syncronicité et Paracelsia, Albin Michel, 1988, p. 271.].