Читать книгу "Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 года - Максим Оськин"

Что касается самого главкосева, то узнать о его намерениях можно из дневника А.Н. Куропаткина, запись от 31 июля, когда в Петрограде он передавал командование Н.В. Рузскому: «На вид совсем поправился. Но согбенный. Глаза ясные, умные… сознает трудность задачи, принятой от меня. Выслушав о положении дел, тоже высказал, что наши начальствующие лица не хотят считаться с опытом войны и продолжают лезть на укрепленные позиции, как бы лезли в чистом поле, сказал, что десантную операцию считает делом очень рискованным… Согласился, что надо недоверие, некоторое, к начальствующим лицам и проверка того, что они хотят перед операцией делать»{68}.

Не желая более зависеть в своем военном творчестве от М.Д. Бонч-Бруевича, спустя десять дней после своего нового назначения Рузский, меняя своего начальника штаба (у Куропаткина начштаба был Н.Н. Сивере), пригласил на эту должность комкора–25 ген. Ю.Н. Данилова. Это — генерал-квартирмейстер Ставки первого состава, хорошо знакомый генералу Рузскому и также в свое время пользовавшемуся поддержкой Сухомлинова. Генерал Бонч-Бруевич остался на посту начальника гарнизона Пскова, где располагался штаб Северного фронта. То есть, в случае необходимости, Н.В. Рузский всегда мог воспользоваться услугами своего прежнего ближайшего помощника.

Итак, ген. Н.В. Рузский снова занял пост главкосева, причем в новых условиях, так как русская действующая армия теперь наступала, причем наступала в условиях позиционной борьбы. Новые условия требовали новых методов и приемов управления. Практика позиционной войны и невозможность выйти из заданных ею рамок потребовали от русских полководцев переосмысления опыта войны в русле плавного течения в параметрах этих самых рамок. Даже главкоюз ген. А.А. Брусилов после неудачных августовско-октябрьских боев Юго-Западного фронта был вынужден применяться к условиям, своею сущностью заведомо противоречившим методам маневренной войны. Известно, что в русской армии широко распространялся опыт союзников, которые вели позиционную борьбу уже с конца 1914 г. Однако же между Западным и Восточным фронтом существовала громадная разница во всем. Прежде всего — в техническом оснащении союзных армий, а также в инфраструктурном обеспечении. Потому далеко не всегда опыт французов мог быть использован на Восточном фронте. Так, наступление по французскому примеру тактикой «волн» не оправдало себя вообще, однако же в России следовали этому принципу даже уже после того, как сами французы от него отказались. Многие военачальники прекрасно понимали, что следует обобщать собственно отечественный опыт. В их числе был и главкосев ген. Н.В. Рузский, который наряду с прочими также высказывался о неприменимости французских брошюр ведения войны к русским условиям{69}.

Оперативно-стратегические взгляды ген. Н.В. Рузского в последний период войны выявились на Совещании высшего генералитета в Ставке 17 — 18 декабря 1916 г. В отсутствие заболевшего и находившегося на излечении в Крыму ген. М.В. Алексеева высшие руководители действующей армии должны были решить два ключевых вопроса в преддверии намеченного на весну 1917 г. решительного наступления на Восточном фронте. Во-первых, было решено провести реорганизацию армии, что получило наименование «реформы Гурко». Во-вторых, составлялось предварительное оперативно-стратегическое планирование предстоящей кампании. Как известно, эти планы не получили в целом одобрения Алексеева, который их переработал. Интересно знать, что предлагалось главнокомандующим армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузским.

Генерал Рузский предложил нанести удар на стыке Северного и Западного фронтов в общем направлении на Свенцяны. То есть, по сути, командующим армиями Северного фронта предлагался тот же самый план, что был принят и для 1916 г. Тот самый план, что был так «успешно» провален прежним главкосевом ген. А.Н. Куропаткиным, а затем вовсе не использован и самим генералом Рузским. Это что касается операции группой фронтов. В случае же принятия решения о проведении отдельных фронтовых операций главкосев настаивал на концентрации усилий армий Северного фронта в районе Рижского плацдарма, чтобы сразу приступить к сдвигу всего германского фронта с севера на юг.

Ясно, что, предлагая удар на Ригу, ген. Н.В. Рузский требовал для своих войск 3–4 армейских корпуса с соответствующей артиллерией и щедрую обеспеченность боеприпасами. При этом четыре корпуса позволили бы, по словам генерала Рузского, занять разве что Митаву, а дальше — нужны будут еще резервы. Таким образом, мысль главкосева не выходит далее пределов отдельной наступательной операции его Северного фронта, хотя итоги кампании 1916 г. отчетливо показали, что разрозненные действия русских фронтов позволили австро-германцам маневрировать своими немногочисленными резервами и в результате, отбив все атаки, удержать фронт.

Как представляется, мотивом для подобной точки зрения служили два веских соображения. Прежде всего, Северный фронт ни в каком разе не мог получить задачи главного удара в наступлении 1917 г. Это значит, что, так или иначе, но главные победные лавры достанутся кому-то другому. Во-вторых, этим «кем-то другим», вернее всего, окажется главкоюз ген. А.А. Брусилов. Ведь конечный план Ставки наметил нанесение главного удара именно Юго-Западным фронтом, при поддержке Румынского фронта. Также этот план, в общем, поддержал Алексеев, существенно переработав его и уточнив. Поэтому-то Рузский, как и главкозап А.Е. Эверт, настаивали на том, чтобы главный удар был бы нанесен севернее Полесья, усилиями Северного и Западного фронтов.

Невзирая на утвержденные решения Совещания, и зная о позиции Алексеева, распорядившегося перенести главный удар на Юго-Западный фронт, Н.В. Рузский пытался качнуть весы еще раз. Еще до того, как оперативно-стратегическое планирование кампании 1917 г. было утверждено императором Николаем II, 19 января 1917 г. главкосев представил на суд Алексеева свои соображения. Главкосев утверждал, что главный удар следует наносить севернее Полесья, ибо именно там стоят основные силы главного противника — Германии. Помимо прочего Рузский отметал предположения о сильном укреплении противником Восточной Пруссии, справедливо подметив, что Луцкий прорыв привел к гораздо большим потерям, нежели предшествовавшие усилия по овладению Восточной Пруссией. Правда, главкосев не упомянул, что Юго-Западный фронт все же имел грандиозный по сравнению со всеми прочими сражениями успех, в то время как Пруссия всегда, на протяжении всех предшествовавших кампаний, успешно отстаивалась немцами. Ведь и сам генерал Рузский в начале 1915 г. умудрился потерпеть там тяжелое поражение 10-й армии Сиверса. Нельзя не сказать, что в завершение своей записки главкосев все-таки пытался выглядеть объективно: в крайнем случае, он предложил вариант совместного наступления Западного и Юго-Западного фронтов в Польшу{70}.

Все главнокомандующие фронтами на Совещании и впоследствии, в записках на имя М.В. Алексеева, отметили, что преимущество противника в маневре, достигаемом использованием внутренних операционных линий, чего были лишены русские после потери железнодорожной сети приграничных районов, представлялось несомненным. Поэтому, например, главкоюз ген. А.А. Брусилов справедливо говорил о немцах, что «мы можем парализовать их преимущество в этом отношении лишь в том случае, если будем действовать одновременно на всех фронтах». В свою очередь, по поводу транспортной проблемы Н.В. Рузский указал, что за три месяца распутицы возможно совершить любые перегруппировки. Однако тут же главкосев заявил: «Нам необходима рокадная линия вдоль Двины… противник, пользуясь железными дорогами, может сосредоточить ударную группу и прорвать наш фронт где угодно, мы же, не имея рокадных путей, не в состоянии даже поддержать наши части»{71}.