Читать книгу "Грешница - Петра Хаммесфар"

Именно в этот миг перспектива для него сместилась. Рудольф не заметил этого, даже несколько дней спустя считая себя беспристрастным, увлеченным своей работой полицейским, который сталкивается с ужасной жизнью преступников и имеет право на сочувствие. Сочувствие не запрещено, пока ты не теряешь ориентир. А Рудольф не терял его ни на секунду. В конце концов, цель его работы – выяснить, вскрыть, забраться в самые темные уголки и найти там доказательства. И не важно, находится ли этот уголок в здании, лесу или душе́.

Рудольф Гровиан не был настолько амбициозным, чтобы брать на себя роль, отведенную специалистам. Он не собирался любой ценой доказывать, что прав в своем предположении. Ведь он всего лишь человек, которому бросили вызов. Он не обратил внимания на первые сигналы тревоги, посылаемые рассудком, впавшим в искушение, и не сумел им воспротивиться. В конце концов ему важно было просто доказать, что он не виноват.

Кора Бендер зажмурилась и пробормотала:

– Вначале так и было. Все было нормально. Мне нравилось, когда Гереон проявлял нежность. Нравилось с ним спать. Но потом… все началось опять. Гереон тут ни при чем. Он хотел как лучше. Остальным это нравится, они прямо с ума сходят. Я даже предположить не могла, что случится, когда он захочет сделать это со мной. Я и сама не знала, пока это не произошло. Я должна была поговорить с ним об этом. Но что я могла бы ему сказать? Что я не лесбиянка? Но, полагаю, дело не в этом. Не знаю, но… Я хочу сказать, мне ведь известно, что не только женщины делают это языком. Мужчины тоже, и всем это нравится. Кроме меня… С тех пор это не прекращалось. Я подумала, что будет лучше, если я пойду к воде. Все выглядело бы как несчастный случай. Гереону не пришлось бы ни в чем себя упрекать. Это ведь ужаснее всего – когда кто-то умирает, а ты начинаешь себя казнить. Невозможно избавиться от мысли, что ты мог это предотвратить. Я хотела уберечь Гереона. Если бы меня не задержал ребенок, ничего бы не случилось. К тому моменту, когда блондинка включила эту песню, меня давно бы уже не было.

И Кора начала бить себя кулаком в грудь, не открывая глаз. В ее голосе послышались истерические нотки.

– Это была моя песня! Моя! Я не могу ее слышать. Тот мужчина тоже не хотел ее слушать. «Только не это, – сказал он, – не надо так со мной». Он знал, что я проваливаюсь в дыру, стоит мне услышать эту мелодию. Наверняка знал. Он посмотрел на меня, и я прочла в его глазах прощение. Отче, прости им! Ибо не ведают они, что творят.

Кора всхлипнула.

– О господи! Отец, прости меня! Я ведь всех вас любила. И тебя, и маму, и… Да, и ее тоже. Я не хотела убивать. Мне просто хотелось жить, жить нормальной жизнью.

Она снова открыла глаза и помахала указательным пальцем у Рудольфа перед носом.

– Запомните вот что: все это моя вина. Гереон не имеет к этому никакого отношения. И мой отец тоже. Оставьте моего отца в покое! Он старик. И уже достаточно натерпелся. Если вы расскажете ему об этом, то убьете его.

Глава четвертая

Все эти годы отец по-своему очень старался. И даже если я сотню раз его разочаровывала, если давала ему тысячи причин меня презирать, его любовь не угасала. Он сделал для меня то, чего не сделал бы ни один другой отец.

Я имею в виду не то, что он сделал на мой день рождения, когда я лежала голодная в постели, а он, ругаясь, подошел к двери. Хотя и в тот день он тоже кое-что для меня сделал. Заметив, что я еще не сплю, отец сел на край моей кровати и погладил меня по голове.

– Мне очень жаль, – произнес он.

Я была ужасно зла на него. Если бы он не дал мне ту дурацкую шоколадку, мама накормила бы меня супом.

– Отстань от меня, – сказала я и повернулась на бок.

Но отец не отстал. Он обнял меня и принялся раскачивать.

– Бедная моя девочка, – прошептал он.

Я не хотела быть бедной девочкой. И день рождения мне тоже был не нужен. Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое.

– Отстань, – еще раз попросила я.

– Не могу, – прошептал отец. – Довольно и того, что одна моя дочь страдает. Для нее я ничего не могу сделать, это дело врачей. Ну а твое самочувствие – это мое дело. Если ты потерпишь еще полчаса, мама наверняка уснет и я принесу тебе поесть. Ты ведь голодна как волк.

Он просидел у моей кровати больше часа, обнимал меня и на этот раз не рассказывал о прошлом. Мама была все еще внизу, молилась в последний раз за день. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем мы наконец услышали шаги на лестнице. Мама направилась в туалет, и вскоре после этого дверь в соседнюю комнату закрылась. Отец подождал еще несколько минут, а затем спустился по лестнице.

Вернулся он с тарелкой супа. Суп был чуть теплым, но это было не важно. Когда тарелка опустела, отец поставил ее на пол, засунул руку в карман и извлек оттуда остатки шоколада.

Я не хотела его брать, правда не хотела. Но отец отломил кусочек плитки и сунул мне в рот.

– Бери. И даже не задумывайся, ты имеешь право его съесть. Поверь мне, это не грех. Я ведь ни за что не ввел бы тебя в грех. И не бойся, мама ничего заметит. Она думает, что шоколадка лежит на улице, на мусорной куче.

И я не устояла.

На следующий день самочувствие Магдалины ухудшилось. А еще через день ее состояние стало настолько тяжелым, что отец настоял на том, чтобы отвезти ее в клинику. Мать не хотела, но в конце концов ей пришлось подчиниться. И рано утром они выехали.

Я никогда этого не забуду. Мама вернулась домой во второй половине дня – одна, на такси, отец остался с Магдалиной в Эппендорфе, чтобы поговорить с врачами. Я была у соседки, у Грит Адигар, – утром отец сказал мне, что я должна пойти к Грит, если дома никто не откроет двери. Я прекрасно пообедала, а потом получила пару конфет – за хорошо сделанные уроки.

Вообще-то я хотела съесть их только тогда, когда Магдалина снова будет дома, но затем решила, что после того, как я полакомилась шоколадом, это уже ничего не изменит. Конфеты все еще были у меня во рту, когда за мной пришла мама. Конечно же, она заметила, что я что-то жую, но не стала требовать, чтобы я это выплюнула.

Она была не такой, как обычно. Казалось, она была вытесана из камня, а ее голос был похож на белый песок, на котором ничего не растет. Магдалина умрет, так сказали врачи. Теперь уже точно. Она очень долго противостояла смерти, и ее время вышло. Лечить ее нельзя, для нее это сплошное мучение.

Ко всем прочим болезням добавилась еще одна. Это не имело никакого отношения к насморку, которым я ее заразила. Болезнь называлась лейкемия. Рак, так сказала мама. И я представила себе, что в Магдалине живет зверь с клешнями и панцирем, разрывающий ее изнутри.

Из подвала мама вытащила один чемодан для себя и один для Магдалины. Мне пришлось подняться с ней наверх, а потом стоять рядом с постелью в ее спальне, пока она складывала вещи в чемодан Магдалины и приговаривала: