Читать книгу "Кутузов - Лидия Ивченко"

Сознавал ли юный Кутузов, что его на первый взгляд выгодная служба при государевом любимце может в любую минуту обернуться неприятностями? Доходили ли до него слухи о «всеобщем негодовании» против Петра III, грубо обходившегося с высокопоставленными сановниками империи, генералами, в недавнем прошлом побеждавшими войска Фридриха II? На этом фоне незаслуженная протекция «голштинцам» воспринималась как оскорбление национальной гордости, и без того пострадавшей от заключения мира с Пруссией в тот момент, когда русские войска занимали Берлин. Был ли Кутузов уже в те годы достаточно сметлив и проницателен, чтобы заметить тучи, которые собирались над головой его начальника? Обсуждал ли свое «зыбкое» положение с отцом и «батюшкой» Иваном Логиновичем? Очевидно, старшие наставники, повидавшие на своем веку не один правительственный кризис, были встревожены существовавшим при дворе «раскладом сил». Может быть, не без их стараний Кутузов оказался в Ревеле, подальше от столицу, где назревал заговор, о котором, по удачному выражению А. С. Пушкина, «знали все, кроме правительства».

Пока трудолюбивый офицер «старался употребить все меры к приобретению навыка и опытности» в делах, грянул государственный переворот «26 числа июня 1762 года», навсегда оставшийся в памяти его участников. Житель Северной столицы, Михайла Голенищев-Кутузов с детства был наслышан о «кратковременных правлениях» и дворцовых переворотах, но, вероятно, и он был взволнован, когда в канцелярию ревельского генерал-губернатора был доставлен манифест императрицы Екатерины II, содержащий, по словам В. А. Бильбасова, «всенародное исповедание»: «Не снискание высокого имени обладательницы российской; не приобретение сокровищ, которыми паче всех земных нам можно обогатиться; не властолюбие и не иная какая корысть, но истинная любовь к отечеству понудила нас принять сие бремя правительства. Почему мы не токмо все, что имеем и иметь можем, но и самую нашу жизнь на любезное отечество определили, не полагая ничего себе в собственное, ниже служа себе самим, но все труды и попечения подъемлем для славы и обогащения народа нашего»10. Очевидно, вместе с манифестом до Ревеля стали доходить подробности «революции 28 июня». Императрица прибыла в гвардейские казармы близ Калинкиной деревни. Первым новой самодержице присягнул лейб-гвардии Измайловский полк, за ним — Семеновский, к которым вскоре присоединилась вся гвардия. Среди новостей были такие, что произвели на принца Петра Гольштейн-Бекского особенно гнетущее впечатление: « С ненавистью необыкновенной при этом обращались с новыми, прусского образца мундирами. Гренадерские шапки многие топтали ногами, пробивали их штыками, швыряли в нечистоты или же надевали их на ружья для всеобщего обозрения и так носили. В конце концов, эти озлобленные беснующиеся люди продавали новые мундиры по смехотворным ценам, лишь бы хватило на выпивку»11. Переворот был бескровным, но в числе пострадавших оказался принц Георг: его избили конногвардейцы, разграбив дом, пожалованный низвергнутым императором. Начальнику Кутузова, находившемуся в Ревеле, безусловно, повезло, также как и офицерам его штаба. Надежды на то, что Петру Федоровичу вдруг удастся вернуть себе трон, рассеялись быстро: вскоре последовал манифест, из которого следовало, что бывший император скончался от «геморроидальных колик», которые, по замечанию иностранцев, «в России особенно опасны». Екатерина II была милостива к побежденным противникам: на третий день после переворота принц Георг с семейством смог беспрепятственно отправиться в Германию. Императрица выразила в письме сожаление пострадавшему «от неистовства солдат», приложив к своему посланию 150 тысяч рублей. Кутузову стало ясно, что расставание с начальником не за горами. Впрочем, он мог и не особенно тревожиться по этому поводу: согласно сведениям Ф. М. Синельникова, именно Екатерина II, будучи великой княгиней, рекомендовала М. И. Кутузова принцу Петру Гольштейн-Бекскому…

В августе штаб принца Петра Гольштейн-Бекского был расформирован; по представлению фельдмаршала Военная коллегия распределила «флигель-адъютанта ранга капитанского Михайлу Голенищева-Кутузова капитаном для определения в полк здешней команды». По-видимому, он некоторое время оставался в Ревеле, да и потом бывал здесь неоднократно. Возможно, после отставки принца Петра Августа его «принял под крыло» новый генерал-губернатор Ревеля Тизенгаузен. Впрочем, образованному, прилежному, общительному офицеру было нетрудно расположить к себе начальников, «не склоняемых пристрастием» к родне. В Остзейских губерниях, недавно включенных в состав Российской империи, таким, как Кутузов, служилось легче, чем в столице, куда лучше было являться по достижении высоких чинов. В столице мелкопоместный дворянин обязательно сталкивался с проявлением «местничества», которое существовало в сознании жителей обеих столиц, невзирая на Табель о рангах. На протяжении всей жизни Михаил Илларионович, судя по документам, избегал двух вещей: покровительствовать родственникам и служить во внутренних губерниях России, нравы и противоречия которых явились во всей красе во время Пугачевского восстания. Как человек, получивший европейское образование и навыки светского общежития, он (впрочем, как и его отец) стремился в те места, где его знания и навыки не вызывали бы подозрение и зависть, а напротив, привлекали бы к нему людей. Кроме того, как уроженец Пскова, где в чести была каменная архитектура, он предпочитал (что тоже очевидно) жить в каменных домах, в то время как в Центральной России даже дворянство и знать, по предубеждению, что каменные постройки наносят вред здоровью, селились в деревянных домах и усадьбах. Любознательный Кутузов всегда искал новых впечатлений. Ревель — военный и торговый порт на Балтике — не только представлял возможности для усовершенствования в иностранных языках, но и позволял наблюдать за обычаями и нравами людей разных национальностей и вероисповеданий. Фактически это был заграничный город, даже в середине XIX столетия православные составляли здесь не более 30 процентов населения. По воспоминаниям Л. Н. Энгельгардта, состоятельные дворяне отправляли своих сыновей для получения образования в Остзейские губернии, где не было недостатка ни в учителях, ни в пансионах. Ревель перешел к России в 1710 году, сдавшись Петру I, который, в свою очередь, даровал дворянству и городским сословиям жалованную грамоту, подтвердившую привычный для местного населения жизненный уклад. Ревель, как некогда Псков, стал сильной приграничной крепостью; здесь была основана военная гавань, и Петр I построил небольшой домик, чтобы наблюдать за ходом ее строительства. Во времена пребывания здесь Кутузова это была не единственная постройка, напоминавшая о лицах императорской фамилии: в окрестностях города был выстроен Екатериентальский дворец, подаренный Петром I своей супруге Екатерине I. Именно в этом дворце императрица Елизавета Петровна подписала оборонительный договор против Пруссии с австрийской императрицей Марией Терезией. У довольно многолюдного города была богатая история, о которой напоминали крепостные валы и стены; лучшие общественные и частные здания располагались на Вышгородской горе (Domberg). В XIII веке город принадлежал датчанам, потом стал главной резиденцией ордена меченосцев, и сюда потянулись выходцы из Саксонии и Вестфалии; Ревель входил в состав Ганзейского союза, а с конца XIV по XVI век он принадлежал Ливонскому ордену, пока не присягнул на верность шведам. В том, что Кутузов был здесь не чужим человеком, убеждает факт, что впоследствии одна из его дочерей — любимая — Елизавета вышла замуж за его адъютанта Фердинанда Тизенгаузена, который по укрепившейся традиции начал службу при его штабе. Как хорошо, что человеку не дано предвидеть будущего: в те дни беззаботной юности, когда Кутузов бродил по мощенным камнем улицам Ревеля, мимо древней, выстроенной в готическом стиле соборной церкви, он и представить себе не мог, что спустя десятилетия здесь будут хоронить его зятя (которого он любил как собственного сына), погибшего у него на глазах со знаменем в руках…