Читать книгу "Продано! Искусство и деньги - Пирошка Досси"

В июле 2002 года начался процесс против Козловски по поводу неуплаты налогов. Предмет нелегальных сделок: произведения искусства. Сообщники: два нью-йоркских антиквара и один лондонский галерист[99]. Чуть позже Козловски предъявили обвинение в том, что он на 170 миллионов долларов облегчил казну Tyco и получил более 400 миллионов долларов в результате незаконной продажи акций[100]. Тем временем концерн полез в гору, акции выросли[101]. Имя Козловски, столь когда-то блиставшее, было вымарано из списка попечителей Музея Уитни. В сентябре 2005 года дело по обвинению в воровстве и мошенничестве с ценными бумагами было завершено. Приговор: от 8 до 25 лет заключения[102]. Процесс о нелегальных сделках с произведениями искусства был прекращен в мае 2006 года после уплаты налогов и процентов на сумму 3,2 миллиона долларов[103].

Музеи предпочитают следить за тем, чтобы их спонсоры не нарушали законов государства, а всегда ли они при этом следуют законам морали, уже другой вопрос. К попечителям уважаемого Музея современного искусства относится Гэри Винник, основатель телекоммуникационной корпорации Global Crossing. В январе 2002 года он провернул одно из самых крупных банкротств в истории Соединенных Штатов, изловчившись положить в карман 735 миллионов долларов от продажи собственных акций[104]. Знал ли он в тот момент о финансовом положении своей компании, выяснить никогда не удастся. Следствие по его делу было прекращено. Винник, оказавшийся в 2001 году в публикуемом журналом Forbes списке 400 богатейших людей Америки и причисленный к шести десяткам наиболее щедрых американских филантропов (его велико душие распространялось и на крупные политические партии[105]), добился своего кресла в Музее современного искусства благодаря 5-миллионному пожертвованию[106]. Сегодня имя его украшает один из залов нового здания музея[107]. Наравне с членами семьи основателя музея Рокфеллера, галеристкой Илеаной Зоннабенд и выдающимся коллекционером Майклом Овитцем, он занимает пост в одном из самых влиятельных комитетов международной художественной жизни, то есть держит в своих руках рычаг механизма, в значительной мере влияющего на стоимость и его собственных приобретений.

Другим нью-йоркским музеям тоже приходится добывать наличные. Так, Бруклинский музей в 1999 году разместил выставку «Сенсация» британского коллекционера Чарльза Саатчи, которая прежде была показана в лондонской Королевской академии и Гамбургском вокзале в Берлине. Пока длился этот музейный тур, Саатчи продал часть своей коллекции на аукционе Christie’s. 130 работ принесли 1,6 миллионов фунтов, или 2,7 миллионов долларов. В Бруклинском музее тоже было все, чего может пожелать жаждущая сильных ощущений публика: от убойного скота, артистически оформленного Дэмиеном Херстом, до слоновьего навоза, декоративно разбросанного на Деве Марии, работы Криса Офили. Возмущенная реакция мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани вызвала скандал, который, как и следовало ожидать, привлек в музей толпы охочих до сенсаций зевак. New York Times провозгласила Саатчи самым деятельным английским собирателем со времен короля Карла I. Правда, та же газета раскрыла и некие пикантные подробности. Впоследствии сотрудники нью-йоркского мэра натолкнулись на публикации Бруклинского музея и аукционного дома Christie’s, свидетельствующие о том, насколько сильно должна возрасти стоимость коллекции Саатчи в результате вызванного скандалом шума[108]. Это пролило новый свет на финансирование выставки, намерения мецената, интересы аукционного дома и роль музея, который, судя по всему, будучи институтом общественным, стал пособником денежных интересов частного коллекционера[109].

Порочный круг. Инсайдерские сделки

Железное правило прибыльной торговли гласит: покупай дешево, продавай дорого. На художественном рынке высокие проценты можно получить только если купить художника, прежде чем на него появится спрос. А спрос появляется, когда его работы оказываются выставлены в известном музее. Таким образом, знание о предстоящей ретроспективе относится к самым востребованным на художественном рынке. Однако сведения о том, когда музей даст зеленый свет тому или иному художнику, доступны только инсайдеру. «Информация о персональной выставке никогда не сохраняется в тайне, – сообщает нью-йоркский коллекционер Адам Линдеман, – но она всегда остается скрытой именно столько, сколько нужно»[110]. В отличие от фондовой биржи, где инсайдерские сделки преследуются по закону (в Германии с 1995 года), на рынке искусств такого рода сведения вполне могут приносить выгоду. Так что коллекционер, имеющий доступ к закупочной и выставочной политике музея, может поступать соответственно полученной информации и суще ственно повышать стоимость своего собрания.

Показательным тому примером служит Чарльз Саатчи. Влияние его как коллекционера и арт-дилера на динамику цен и рыночную позицию художника не в последнюю очередь держится на связях. В отличие от США, где советы опекунов музеев автономны и сами навечно определяют свой состав, в Великобритании они определяются высшими должностными лицами – прежде монархом, а теперь премь ер-министром. Политические контакты с консерваторами, завязанные Саатчи в результате агиткампании за Маргарет Тэтчер, способствуют его связям с должностными лицами в музеях. Те, в свою очередь, снабжают его информацией, которую можно использовать для инвестиций и спекуляций искусством. Будучи попечителем галереи Whitechapel, Саатчи использует сопутствующую его положению информацию для инвестиций в искусство. После того, как галерея Whitechapel приняла решение о выставке Франческо Клементе, но еще до ее открытия в январе 1983 года, Саатчи купил 12 работ художника для своей частной коллекции. Хронометраж такого рода трансакций дает весьма определенный ответ на вопрос, идет ли речь об использовании инсайдерской информации или о независимом решении частного коллекционера. Последовательность событий ясно истолковал тогдашний директор галереи Whitechapel Николас Серота[111]. Оказывая влияние на выставочную политику музея, попечители также могут поспособствовать существенному росту стоимости собственных коллекций. В 1982 году галерея Тейт устроила первую выставку Джулиана Шнабеля в сотрудничестве с комитетом Patrons of New Art («Покровители нового искусства»)[112]. В этот комитет входили не только множество коллекционеров, нью-йоркский галерист Лео Кастелли и почти все лондонские антиквары, но и Чарльз Саатчи. Ему и его жене принадлежали 9 из 11 картин, выставленных в галерее Тейт[113]. Да и когда Саатчи уже оставил свои посты и в комитете, и в галерее Whitechapel, сплетение интересов подобного рода никуда не делось. Так, в 2004 году для собрания Музея современного искусства были приобретены работы таких объявленных соответствующими духу времени художников, как Питер Дойг и Элизабет Пейтон, специализирующаяся на портретах знаменитостей. Это решение было поддержано попечителями-коллекционерами, которые, придав собственным приобретениям музейный статус, повысили стоимость своих коллекций[114]. Должен ли в таких случаях музей пользоваться определенной ему властью? Или его голосование всего лишь отголосок рынка?