Читать книгу "Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде"

На все это времени понадобилось даже меньше, чем он предполагал. С момента приезда сюда прошло не больше часа.

Той ночью Жиль впервые воспользовался ключом от тайного хода и спать лег в особняке. Уже как виконт де Меневаль.

На следующий день поутру челядь в доме на Сент-Оноре ожидал сюрприз. На раздаточном столе на кухне лежали конверты, число которых соответствовало числу работавших здесь слуг. В этих письмах хозяин благодарил адресата за исправную службу, извещал, что более в услугах не нуждается, и просил покинуть дом. Кроме того, во всех конвертах находились рекомендательные письма и щедрое выходное пособие.

Около десяти, когда виконт имел обыкновение просыпаться, Жиль встал, привел в порядок волосы, причесав их так, как это делал виконт, и принялся продумывать свой гардероб. Он рассчитывал, что за утро слуги удалятся из особняка. Могло быть одно исключение, и это должно было выясниться уже в половине одиннадцатого. Точно в указанное время, через пять минут после того, как Жиль выбрал себе одежду, раздался негромкий стук, и Клод, верный слуга Меневалей, робко спросил из-за двери позволения войти.

Жиль ответил, стараясь, чтобы его голос был максимально похож на голос виконта, и, перекинув через руку одежду, удалился за ширму.

Лицо старого Клода выглядело бледным, а глаза — более водянистыми, чем обычно. С опаской войдя в опочивальню, он прерывающимся голосом произнес:

— Мсье, вы… вас больше не удовлетворяют мои услуги? — задав вопрос, он устремил взгляд на ширму, за которой одевался Жиль.

— А, это ты, Клод, мой добрый друг, — молвил Жиль, искусно подражая интонации и манере виконта. — Я ждал тебя.

— Прошу прощения, мсье, но я… Мне все это странно…

— Ах, Клод, ты мне как родной. Но я не хочу долго прощаться, это разрывает мне сердце. Времена меняются. Я должен научиться смотреть в завтра, жить по-настоящему. Сегодня вечно ускользает от меня, я живу прошлым. И ты, Клод, к великому огорчению, ассоциируешься у меня с прошлым. А теперь — полно, уходи. Я навсегда сохраню о тебе благодарную память.

— Но что с вами? Ваш голос звучит странно. Вы занемогли?

— Занемог? — переспросил Жиль, которого вопрос застиг врасплох. — Нет! Я в полном здравии. — Не найдя лучшего ответа, он замер за ширмой.

— Если у вас возникли проблемы, — оправившись от замешательства, старый слуга решился сделать шаг вперед, — какова бы ни была причина вашей печали, какие бы трудности ни омрачали ваше спокойствие, Клод, как всегда, к вашим услугам, мсье.

— Клод! — одернул его Жиль. — Довольно! Делай, что велят! — И тут же, словно раскаиваясь, завершил: — Не заставляй мое сердце страдать.

— Пусть будет по-вашему, — упавшим голосом согласился Клод.

Перед тем как повернуться и покорно уйти, он бросил прощальный взгляд в сторону ширмы. Виконт в тот момент опять наклонился, поправляя второй чулок. И вдруг Клод различил нечто, повергнувшее его в ужас: через довольно широкую щель между створками ширмы увидел левое ухо виконта. То, что ухо левое, старик не сомневался ни секунды. Это подтверждала и тень на ширме — виконт располагался к ней левым боком. Но Боже правый! Ухо было целехонько!

Зажав рот ладонью, чтобы не закричать, Клод в панике бежал из спальни и из дома.

В тот же день в одном из комиссариатов полиции царила невообразимая суматоха: стало известно, что около шести в ходе плановой инспекции сюда нагрянет сам Фуше. Грозный министр имел репутацию человека с тысячью глаз и ушей, владеющего информацией обо всех тайнах Парижа. Без его незримого участия не обходилась ни одна интрига, связанная с властью и преступлением. А все дела в возглавляемом им министерстве находились под его контролем.

«Ну их, этих политиков!», — частенько повторял комиссар Дюрок, дряблый человек с блестевшим от жира лицом и выпученными, словно вечно удивленными глазами, сохранивший на голове некоторую часть темной, старательно уложенной поперек черепа шевелюры. Сегодня он начал потеть с раннего утра — дел оказалось так много, что мелкие недочеты приходилось устранять чуть ли не в последний момент. Потирая руки, Дюрок не переставал отдавать распоряжения.

— Пикар, Леру, Бурже, Пупу, Бриссо, проверьте форму у остального состава! Леру! Сколько раз вам повторять, чтобы вы просмотрели папки с делами!

— Так точно, господин комиссар! Осмелюсь доложить, я уже дважды проверил состояние папок с текущими делами, а также архивные. Все до самого последнего заявления.

— А камеры осмотрели? — спросил Дюрок, указывая начальственным перстом на тяжеленные ключи, висевшие — каждый на своем гвоздике — в ящичке на стене.

— Трижды, господин комиссар, камеры осмотрены уже три раза.

— Ах, эти временные, чтоб их!..

— Кого вы имеете в виду, господин комиссар?

— Политиков, Леру, политиков.

Леру, добросовестный и старательный служака средних лет, с темными кругами под глазами, свидетельствовавшими о ночном бдении, а также о наличии дома пяти всегда голодных ртов, недавно был повышен до инспектора и исполнял роль правой, а зачастую также и левой руки комиссара Дюрока.

— Леру!

— Жду ваших указаний, господин комиссар!

— Что у вас с верхней пуговицей, Леру!

— Она застегнута, господин комиссар. Просто ворот мундира мне немного великоват.

— Так сделайте что-нибудь! Где группа встречающих?

— До прибытия господина министра еще сорок пять минут!

— Пусть все находятся в готовности у входа. Первым в шеренге поставьте Шаваньяка, он самый ладный, будет хорошо смотреться.

— Шаваньяк, господин комиссар, в прошлом месяце ушел в отставку.

— Да какая разница, тогда постройте строго по ранжиру! — буркнул Дюрок и переваливающейся походкой отправился к себе в кабинет.

Группа встречающих уже давно топталась, согревая закоченевшие ноги, у входа, когда наконец в конце улицы появился экипаж, всем своим видом внушая почтение и страх. Черная лаковая карета, сопровождаемая эскортом конных гвардейцев в сверкающих золотом и чистотой сине-бело-красных мундирах, быстро подкатила к комиссариату и остановилась. Бархатная занавеска на окне приподнялась. В тот же миг несколько гвардейцев спешились: один из них открыл дверцу, а еще четверо по стойке смирно заняли места по обеим ее сторонам.

Комиссар, удостоверившись, что верхняя пуговица его новенькой парадной формы застегнута, выкатил грудь колесом и заложил руки за спину.

С подножки кареты на землю пружинисто сошел человек лет сорока пяти, без единой кровинки в лице, с тонким острым носом, невнятного серого цвета волосами и тяжелыми веками, прикрывавшими глаза с поволокой, как у сонного кота. На министре была широкая черная крылатка и белый шейный платок, завязанный на груди пышным бантом. Он легким шагом направился к входной двери, у которой ему навстречу шагнул комиссар Дюрок.