Читать книгу "Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде"

Так с первого же дня знакомства возник гармоничный союз учителя и ученика.

Виконт щедро оплачивал уроки, и у Жиля завелись деньги, позволившие подыскать более достойное жилье. Он совершенно вошел в образ. Ежедневно, завернувшись в плащ, пешком преодолевал приличное расстояние, добираясь до особняка на Сент-Оноре, давал Франсуа двухчасовой урок, а потом, как правило, задерживался, и они вели приятные беседы.

Виконт как пианист являл собой полное ничтожество, и руки его не порхали, как ему представлялось, по клавишам слоновой кости, а нещадно лупили по ним. Однако желание, чтобы в него верили и им восхищались, было столь сильно, что его неумолимо влекло к Жилю, как мошку к огню. Жиль же являл собой образец терпеливого, рассудительного и понимающего учителя: для осуществления намеченного у него имелся достаточный запас времени. Подделав подписи отца и доктора Эмиля, Жиль от их имени отправил директору интерната письмо, в котором сообщалось, что он болен и несколько недель, до полного выздоровления, проведет дома, соблюдая постельный режим.

Таким образом, всего через два месяца после появления в особняке Жиль подобрал ключи к одинокому сердцу его владельца. Он стал лучшим другом Франсуа, единственным, с кем тот делился мыслями и переживаниями, своего рода духовником, которому виконт доверял самые сокровенные желания. Жиль, с поразительным чутьем умевший находить в других слабые струнки, очень скоро определил, что его ученик — эмоционально неустойчивая личность, что тот плывет по воле волн, подобно обломкам потерпевшего крушение корабля. Виконт нуждался в твердой руке, которая не только направляла бы его, но и карала. В самом деле, боль помогала Франсуа чувствовать себя живым. Жиль понял, что страдание является естественной потребностью натуры последнего отпрыска изжившего себя рода де Меневалей. Осмыслив это, Жиль без колебаний перешагнул грань, которая отделяет наставника от тирана.

Спустя еще какое-то время для Жиля почти не осталось секретов в этом доме и в жизни его хозяина. Правда, определенное неудобство создавал Клод. Жиль знал, что старик всегда смотрел на него с подозрением, хотя и не решается ничего предпринять.

Настал день, когда виконт снял печать молчания с одной из немногих тем, которых ранее не касался в разговорах с Жилем: рассказал о существовании в особняке тайного хода и показал его.

Это была сырая и мрачная, как из ужасной сказки, галерея, сооруженная под землей не менее ста лет назад. Жиль усмотрел в этом перст судьбы и указание, что пора действовать.

Как нарочно, на следующий день, ближе к вечеру, Париж окутал густой туман — явление необычное для того времени года. Так что все складывалось как нельзя лучше.

После занятия, состоявшегося, как водится, во второй половине дня, Жиль настойчивее, чем обычно, повторил, что если Франсуа желает совершенствоваться далее, ему непременно следует заменить инструмент. И сообщил, что знаком с торговцем, у которого есть несколько изумительных роялей, истинных произведений искусства, достойных виконта. А ехать за инструментом надо было не откладывая. Виконт, до той поры игнорировавший подобные советы, на сей раз почему-то согласился. Однако верный Клод вдруг вызвался сопровождать виконта. Это окончательно укрепило Жиля в предположении, что Клод соображал гораздо лучше, чем можно было подумать.

С последними лучами солнца, когда туман уже начал опускаться на берега Сены, ученик и учитель, пришпоривая коней, проскакали через весь Париж и остановились в дальнем предместье, у неприметной хибарки близ причала.

Франсуа ничего не заподозрил: учитель заранее предупредил ученика, что по пути они сделают небольшой крюк и заедут в одно интересное место. Дескать, он хочет сделать виконту приятный сюрприз.

Жиль спешился, взял из притороченной к сиденью сумки фонарь и инструмент наподобие гвоздодера и предложил Франсуа следовать за ним. Больше учитель не проронил ни единого слова. Туман уже настолько сгустился, что строение, находившееся всего в нескольких шагах, растворялось в белой мгле. Жиль действовал собранно и быстро — с профессиональной сноровкой сорвал гвоздодером замок, жестом пригласил виконта войти, подсвечивая дорогу фонарем, закрыл за ним дверь и задвинул засов.

Внутри хибарка выглядела весьма живописно. Первым делом в глаза бросался стоявший посередине грубый деревенский стол, на нем — наполовину опорожненная бутыль и объемистый кисет с жевательным табаком. Вдоль стен — две деревянные скамьи, в торцах — стулья с плетеными сиденьями из камыша. Точно над столом на цепи с потолка свисал, слегка покачиваясь, светильник. Пол глинобитный, стены без окон, сколочены из старых досок, причем так небрежно, что сквозь незаделанные щели тут и там пробивались, завиваясь белыми кольцами, ватные клочья тумана. Три стены сплошь были увешаны разнообразной конской амуницией: седлами, поводьями, стременами, постромками, удилами и шпорами. По четвертой шла деревянная, неотесанная полка, на которой без всякого порядка размещались крючки, катушки с лесой, прочие рыболовные снасти, а также ножи разного размера, молотки и кувалды, пакля и деготь для конопачения речных посудин, мотки веревок и бухты канатов всевозможной толщины. Здесь же висели на гвоздях накидки и жилеты из непромокаемой парусины, три или четыре зюйдвестки, под ними стояли несколько пар пропитанных жиром кожаных сапог и деревянных башмаков. В углу слева от входа виднелся заваленный хламом сундук, рядом с ним стояли несколько весел.

Вдруг что-то с шумом пронеслось в воздухе над их головами и скрылось под потолком. Франсуа едва сдержал крик. Вновь воцарилась мертвая тишина, которую оживляло лишь призрачное колыхание двух удлиненных теней на противоположной стене. Виконт, который почувствовал наконец неладное, беспокойно озираясь и с бегающими глазами, спросил:

— Зачем мы здесь, любезный друг?

Жиль действовал молниеносно и без колебаний — схватил с полки один из кожей, приблизился сзади к виконту и с беспощадным спокойствием, одним коротким сильным ударом перерезал ему горло, отвернувшись при этом, чтобы не забрызгать себе лицо.

Виконт как подкошенный упал на колени, качнулся вперед и растянулся ничком с неестественно вывернутой головой. Все произошло в мгновение ока. Кровь фонтанировала из раны, растекалась темной лужей по земляному полу. Жиль бесстрастно наблюдал, как трепыхалось поверженное тело, как продолжали двигаться оставшиеся открытыми, но уже невидящие глаза виконта. Наконец все было кончено.

Жиль вышел наружу, извлек из седельной сумки узелок, вернулся обратно и снова запер дверь на засов. Скинул с себя плащ и сюртук, засучил по локоть рукава сорочки, развязал принесенный с улицы узелок и, внимательно осматривая, начал раскладывать на полу, на разумном расстоянии от натекшей лужи, его содержимое: изорванные в клочья тряпки, некогда бывшие одеждой, и пару сношенных, вдрызг разбитых башмаков. Затем достал бритву и, склонившись, стал «колдовать» над мертвым виконтом.

Сбрил бакенбарды, снял с бездыханного тела одежду, кожный покров в нескольких местах испачкал землей, шею, ниже уха без половины мочки, измазал дегтем, особое внимание уделил ногтям на пальцах рук. Потом обрядил покойника в нищенские лохмотья, а пропитанные кровью вещи виконта увязал вместе с камнем, чтобы утопить в Сене. Предварительно Жиль, разумеется, обследовал карманы и, обтерев от крови, оставил себе ключ от подземной галереи.