Читать книгу "Генерал Иван Георгиевич Эрдели. Страницы истории белого движения на Юге России - Ольга Морозова"

Сохранившиеся письма Юрия к сестре Татьяне вносят дополнительные штрихи в непростые отношения разведенных супругов.

«…Ты спрашиваешь, имею ли я намерение взять к себе девочек? Посуди сама, разве возможно их там оставлять? Для детей это нравственная гибель. Невозможно передать, до чего опустилась Мара. До какой низости и лжи она дошла. И оставлять детей в такой атмосфере! Какое воспитание они получат? Я, ради детей, пробовал говорить с Марой очень доброжелательно, но ничего из этого не вышло. О детях Мара совершенно не думает. Иметь детей теперь для нее только вопрос самолюбия; и может быть, мстительное чувство ко мне. Я предлагал ей всякие компромиссы, но, повторяю, это не помогло. В настоящую минуту я буду требовать, чтобы время от времени она отпускала девочек ко мне. Думаю, и тут не обойдется дело без Комиссии Прошений. Может быть, с моей стороны лучше было бы держаться другой политики – ждать спокойно. Может быть, Мара под влиянием изменившихся у них семейных обстоятельств сама отдаст мне детей. Ведь ты знаешь, у Мары родился сын, а потом вернулся с эскадры Свербеев или, говоря проще, его оттуда прогнали (что я и предсказывал). Но ждать и не видеть детей мне очень тяжело, тем более что на днях, вероятно, детей увезут в Пески» (15.03.1905).

«…Что меня гнетет и мучает – это полная неизвестность о жизни девочек. Стороной я слышал, что они были серьезно больны, но допускаю, что Мара распускает это нарочно, чтобы не посылать детей на лето ко мне, как это она должна была сделать по требованию Ком[иссии] Прошений. Во всяком случае все это ужасно тяжело. И чувствую я сердцем, что детям там плохо. Впрочем, я имел случай убедиться в этом, когда они были здесь, в Петербурге. Ах, если бы поскорее мне получить место, устроиться; тогда бы и дети были со мной…» (16.07.1905)

«…Одно время как будто наладилось у нас и с девочками. Приходили они ко мне каждую неделю. А теперь опять какая-то муха укусила Мару. С Рождества больше не отпускает детей ко мне. Знаю, что дети здоровы. Бог ее знает, чего она еще хочет!..» (20.01.1906)

«…Грустно мне, что опять приходится поднимать вопрос о детях в Ком[иссии] Прошений. Столковаться с Марой миролюбиво невозможно. Ты права: как только у нас было гладко, так Мара сейчас же и выкинет какой-нибудь фортель. Чудовищно она бессердечна!..» (5.02.1906)[118].

Конечно, Юрием движет обида: Свербеева не удалили с флота, он продолжал служить и вышел в отставку только в 1907 году. В спорах о детях редко бывают правые. По-видимому, решающим аргументом для того, чтобы дочери остались при Маре, было отсутствие у ее бывшего мужа собственного дела. После смерти отца в 1905 году управление семейной типографией и издательством перешло в руки его брата Михаила.

Мара Константиновна не порывала отношений с художественной средой. В 1906 году Илья Ефимович Репин нарисовал ее портрет. Он выполнен в восточных мотивах, которые чувствуются благодаря яркому шелку одежды, шитой золотом ермолке, тяжелым браслетам и ожерелью. О том, чем была наполнена жизнь Мары в период до 26 мая 1913 года, нам неизвестно. Федор Дмитриевич занимался общественной деятельностью по дворянской линии, исполнял должность председателя Новосильской уездной земской управы. В этом же Новосильском уезде Тульской губернии он имел имение Михайловское. Но городской дом Свербеевы держали в Орле.

Как упоминалось, Вера, сестра Мары Константиновны, была замужем за крупным тамбовским помещиком Владимиром Михайловичем Андреевским. По-видимому, Мара была с нею близка. В архиве Андреевских, переданном 20 лет назад из Франции, немало фотографий, где видим и ее. Две строго, но изысканно одетые женщины позируют, удобно устроившись в креслах. На другой фотокарточке запечатлена Мара Константиновна и, вероятно, ее муж, Федор Свербеев. Лицо третьего человека, кажется, женщины, тщательно удалено со снимка.

В 1900-е годы в России только-только появлялись фотографы-любители. Фотографированием увлекались многие, например жена писателя Софья Андреевна Толстая, императрица Александра Федоровна, туркестанский офицер-артиллерист Василий Александрович Ажинов, директор мужской гимназии Василий Антонович Канский. Их любительские снимки хранятся в архивах. Привлекала в этом досуге не возня с химреактивами, а возможность заснять свою частную жизнь с милыми сердцу событиями, вещами, людьми для друзей и родных и для собственной памяти. Сюжеты снимков расскажут, что было любимо человеком. Один снимал своих детей, у другого на фотографиях в основном пикники и дачная жизнь, у Андреевских – интерьеры их шикарной квартиры в Санкт-Петербурге. Элегантно оформленные комнаты с оттоманками, креслами, коврами, портретами предков эпохи Екатерины Великой призваны засвидетельствовать вкус, положение и состоятельность хозяев.

Квартира просто утопает в цветах: померанцевых деревьях, фикусах, пальмах, цветущих азалиях и гиацинтах. Эти тускнеющие, плохого качества любительские фотографии сохранили образ дома другой из сестер Олив, но можно догадаться, что апартаменты Мары выглядели примерно так же. Надежда Вечная упоминала, что Свербеева любила обилие цветов в комнатах: ее свидания с генералом должны были проходить в такой чарующей обстановке.

По-видимому, Вера Константиновна очень любила свой дом, ведь не случайно она взяла в эмиграцию именно эти снимки, сделанные в 1913 году.

Знаковый год. Последний мирный год империи.

Для Мары и Ивана Георгиевича год не менее знаменательный. Именно 26 мая 1913 года состоялся Бал московского дворянства, данный в честь 300-летия дома Романовых. Воспоминания об этом событии оставил А. Гершельман, тогда готовящийся к выпуску из Пажеского его императорского величества корпуса юноша, принявший участие в торжествах в качестве камер-пажа при великой княгине Марии Александровне, герцогине Саксен-Кобург-Готской, дочери императора Александра II.

«26 мая мы с утра отправились в Большой Кремлевский дворец, построенный в царствование Императора Николая I. К дворцу мы подъехали не с главного подъезда, а с бокового, и внутренней лестницей были проведены в часть дворца, примыкающую к Боровицким воротам. После сбора Царской Семьи начался выход.

Я согласен со знатоками стилей, что Большой Кремлевский дворец по своей архитектуре совершенно чужд окружающей его старине. Но все же внутреннее его убранство по своей красоте и роскоши вполне соответствует цели, для которой он был построен. В нем, по мысли Николая I, должны были происходить приемы вновь коронованных Императоров Всероссийских.

Из внутренних покоев наше шествие вышло в угловой Екатерининский зал, красное убранство которого выигрышно подчеркивало роскошные платья собравшихся в нем придворных дам и фрейлин.

Государь был в форме Астраханского гренадерского полка.

В последнем Георгиевском зале, расположенном под прямым углом к Андреевскому, Государя встретили московское дворянство, земство и гражданские чины. Зал очень красив – строгие цвета ордена Св. Георгия придают ему какую-то торжественность; золото украшающих его орденских звезд подчеркивает это своей роскошью.