Читать книгу "У нас все хорошо - Арно Гайгер"

— Слушай, Филипп, можно я останусь у тебя на пару дней?

Вспоминая вчерашний телефонный разговор (да и многие другие, которых было немало), Филипп не особенно удивляется. Возглас Йоханны: я не хочу тебя потерять, я лучше расстанусь со своим мужем! Потом короткая надежда, что она на самом деле и взаправду это сделает, и сразу вслед за этим опять откровенный насмешливый смех (а он — как дурак в колпаке, который ходит по кругу на башенных часах, появляясь, когда дверца распахивается, и исчезая потом снова), ибо намерение это пройдет без последствий и на сей раз, как инфлюэнца или галлюцинация.

— Чему обязан на этот раз? — спрашивает он.

Все очень обыденно, как всегда.

Йоханна повздорила с Францем, а Юлия (дитя, навеки связавшее их отношения) на выходные останется у родителей Франца в Неккенмаркте. Поэтому дома Йоханна никому не нужна.

Полулежа-полусидя, они баламутят воду и разговаривают о том, что накопилось у Йоханны за последнее время, — о Франце, который, по утверждению Йоханны, пребывает сейчас в творческом кризисе. Она приводит подробности: Франц не работает и целыми днями только говорит о том, какие в нем борются идеи. Он часами разглагольствует о телесных формах и интуитивном в искусстве и о том, что он собирается навязать миру свои абсолютные условия. Он вроде понимает, что подобная затея кончится ничем, но все только потому, что ему не дают реализоваться тупые, заурядные люди. Под ними он, естественно, подразумевает ее, Йоханну, говорит Йоханна. И смеется. Вчера вечером он носился по квартире и бесконечно вопил, что весь мир — это сплошной бип! бип! би-и-ип! Он хватался за свои скульптуры, прятался за них и опять вопил: Бип! Бип! Бипер! В своей бесцеремонной манере. А после этих бесконечных бип! бип! ничего не объясняя, он вышел из квартиры и отправился в новую мастерскую. Новая мастерская, из-за которой возникает столько проблем. Франц ни в коем случае не хочет давать от нее кому-нибудь ключ, даже Йоханне, своей законной жене.

— Он аргументирует это тем, — говорит Йоханна, — что мои требования — это попытка заполучить над ним власть, потому что у меня появится возможность его контролировать. А если я пытаюсь доказать, что ключ мне нужен не для утверждения собственного «ego» или для того, чтобы завладеть его собственностью, тогда он задается вопросом, зачем мне в таком случае вообще нужен этот ключ. И раз я так и так собираюсь извещать его о своем приходе, тогда это всего лишь пустые угрозы, которых он не понимает.

Филипп замечает:

— Хорошая аргументация, против которой особо не возразишь.

— Возможно. Тем не менее это наглость. Ведь мы муж и жена.

— Кому ты это говоришь.

И хотя Филипп воспринимает игру ума вокруг брака Йоханны как ненужную нагрузку, как ловушку, в которую он однажды уже угодил, он думает: а может, все это совершенно нормально, — если у тебя связь с замужней женщиной и матерью ребенка, то приходится постоянно разбираться в психологических подоплеках отношений этой женщины с ее мужем и наоборот. И тут ему вдруг приходит в голову и он поражается сам на себя: столько лет мириться с таким положением как с чем-то само собой разумеющимся — быть вторым номером и безропотно довольствоваться со дня свадьбы Йоханны ее любовью на пару часов и без возражений принимать ее заверения, что она любит его гораздо больше, чем Франца, раз до сих пор не произвела от того на свет пятнадцать детей, а ограничилась одним, и то незапланированным, ребенком.

Йоханна продолжает:

— Этот ключ от мастерской стал своего рода символом власти. Но я сказала вчера Францу, что плевала на то, чтобы передавать ключ из рук в руки ради сохранения мира. Теперь пусть думает, что он с успехом защитил сферу свою интимных отношений с искусством, а заодно и со своим творческим кризисом.

И после небольшой паузы:

— По-моему, пусть катится к черту, и чем быстрее и раньше, тем лучше.

Но все эти заявления и как бы замелькавшие надежды на счастье не производят на Филиппа после стольких лет разговоров об этом должного действия.

— Я весь внимание, — только и говорит он.

— Вот увидишь, — уверяет Йоханна. — У меня с Францем не получится уже ничего путного.

— Как сказано, я весь внимание.

— Подожди еще немного.

— Да я уж подожду, это точно. Кто долго ждет, тот и королем стать может.

— Спорим?

— Правда, голым королем.

(Подведем итог: Йоханна никогда не стала бы меня обманывать или только в крайне редких случаях. Мы могли бы быстренько сотворить ребенка, или двух, или даже… Нет, ничего этого не будет.)

— Ну давай поспорим, — настаивает Йоханна.

— Кружка пива в Техасе, американские бои без правил в грязи[27]и впредь для меня привилегия секса без презерватива.

— Получишь.

— После дождичка в четверг.

Она насмешливо поднимает брови.

— Потому что я выиграю.

Она лупит руками по воде и без оглядки разбрызгивает ее Филиппу в лицо и на дверь. Потом еще раз напускает горячей воды. Пена для ванны почти полностью осела и растворилась, остатки ее образуют неровные линии вокруг выступающих над поверхностью воды частей тела. Они кругами поднимаются с льющейся водой и доходят Йоханне до груди. Филиппу бросается в глаза, что соски Йоханны торчат вызывающе радостно, что не соответствует ее общему настроению, зато вполне гармонирует с теплым и влажным помещением, мягким, насыщенным парами светом, исходящим из голой лампочки под жестяным колпаком.

Филипп говорит:

— Я не могу похвастаться, что я абсолютно незакомплексованная личность, но ключ от дома дам тебе без колебаний. Тем более что у меня есть не менее дюжины дубликатов.

— Очень прошу тебя, ну пожалуйста.

Он смотрит ей промеж ног. Ему хочется увидеть ее промежность в скользкой, голубоватой от ароматической соли воде. Но у нее на лобке, на жестких волосах зависли жемчужинками маленькие капельки воздуха, и это настолько его удивляет, что он переключается на другие мысли. Сердцебиение постепенно успокаивается, и он смотрит, а как у него там, не висят ли такие же маленькие жемчужинки и на его не таких жестких волосах. Нет, не висят, нет там ничего, и ему очень хотелось бы знать, почему такая дискриминация.

Йоханна тем временем продолжает рассуждать:

— Франц до такой степени меня раздражает, ты не поверишь. Он, и он, и только он. Он, он, он. Только один он. Я больше не могу это выдержать. Он и его скульптуры, он и его мастерская, он и его город, он и его машина, он и его черный верблюд. Его фотографии, его ботинки, его штаны, яйца, его голова и его плохое настроение. Он жутко действует мне на нервы своей персоной.

— Знаю, знаю, — говорит Филипп, давая ей понять, что он в курсе того, что еще может сказать Йоханна.