Читать книгу "Лялька, или квартирный вопрос - Наталья Нестерова"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ага. Что и требовалось», – улыбалась Маша.
Разговаривать без слов, взглядами, можно только с очень родными людьми, с которыми ты настроен на волну частиц, доселе наукой не открытой. У меня получается только с сестрой. Борис, муж, никогда не имел этой способности. Сын отлично читает мои мысленные послания, но отвечает вслух, слова опережают мимику: «Мама, ты радуешься, правда?.. Мама, не злись, я хотел как по-честному, Ванька первый мне заехал в ухо…»
В саду и на огороде было много работы. Машка впряглась и запахала. Я тоже хотела подсобить. Таскать тяжести, чем я хуже Ольги, которая мешки с картофелем на горбу носит. Но сестра с искренней досадой меня отсылала прочь:
– Настя, у тебя позвоночник! Тебе больше двух килограммов поднимать нельзя! Брось лопату и тяпку не трогай! Мама, скажите ей!
– Шла б ты, девонька, в дом, ужин приготовила. Стёпа приедет, а у меня петушок свеженький в кастрюле кипит.
Машина свекровь недвусмысленно давала мне понять: не крутись под ногами, займись трудом по силам и здоровью.
Ладно, я вам покажу, что кандидаты математических наук в кулинарии способны сотворить.
– Беспозвоночные, – тихо сказала я Маше, чтобы старушка не слышала, – могут продолжить упражнение с тяпкой. Следующий этап эволюции, позвоночные, приступают к интеллектуальному труду.
– Там не интеллектуально, – неожиданно отозвалась старушка, – продукты в холодильнике и в шкафчиках. Стёпа удобно сделал, все под рукой.
«Получила?» – мысленно спросила Маша.
«Еще не вечер», – ответила я многозначительно.
Окошко в кухне, как и во всем доме, было крохотным. Теплосбережение с учетом суровых зим. В русских избах никогда не делали больших окон – улицу только дурак греет. Но окошко распахивалось, и через него видно Машку со свекровью, копошащихся на земле. И вливался чистый воздух, какой бывает только на Русском Севере, и вытягивался кухонный смрад, от которого в Москве спаса нет. Хочешь стейки дома готовить – получи газовую камеру, никакие вытяжки не спасут.
Когда-то Машка, студентка пединститута, филологического факультета, рассказывала мне о словах, которые непереводимы на иностранные языки – «авось», «заодно» и др… В ответ я (английский, немецкий – легко, испанский – со словарем) озвучивала иностранные слова, которые переводились не одним, а двумя-тремя нашими словами, точной кальки не имелось. Маня заткнулась. А я, по обыкновению, выдала мудрую мысль… точно не помню, вроде «лингвистического воплощения национального самосознания».
Сейчас, наблюдая за огородными работами Маши и свекрови, я трудилась под мысленные непереводимые лозунги: «Где наша не пропадала! Я вам покажу кузькину мать!» Заразившись трудовым азартом сестры, я наготовила на роту. Домашняя лапша на курином бульоне, жаркое, рыба под маринадом – все в больших кастрюлях. Пять салатов, отчасти классических, но в основном фантазийных. В свое время, читая рецепты, я поняла, что русская кухня в разделе холодных закусок позволяет смешивать практически все продукты – главное, заправить их майонезом.
Спина у меня отваливалась. Если бы Машка знала, что я три часа пребывала в самой вредной для моего позвоночника позе – стоя у стола, слегка согнувшись, – то, конечно, запретила бы мне готовить. Но я получала удовольствие, подвергая опасности здоровье. Подвиг – это всегда жертва.
Приехавший вечером Степан за ужином нахваливал мою стряпню с оттенком удивления – не предполагал, что умею готовить. Маня подтрунивала, спрашивала, когда я в общепите работала, моя рука, мол, поставлена на большие объемы. Степина мама, кажется, внутренне сокрушалась – я перевела столько продуктов, сколько у нее за месяц уходит.
Мы, три женщины, смотрели на ужинающего Степана с умилением, только кулачками щеки не подперли. Аппетит у Степана – отменный, а что еще нужно бабам, как не накормить тяжело работавшего мужика?
«Бросить Москву, – мечтала я, – купить здесь домик, выращивать капусту, огурцы в тепличке, потом их солить. Грибы и ягоды собирать, дышать чистым воздухом и не заботиться о том, что директор института проталкивает диссертацию очередного блатного тупицы, которого тебе в начальники потом назначат». Горожан время от времени посещает фантазия – уехать в глушь, в деревню, вести натуральное хозяйство. Мечтать не вредно. Требуется только задвинуть в дальний угол вопросы: в какой школе будет учиться наш сын? кто станет возделывать огород, если муж из всех сельхозорудий признает только газонокосилку? и на какие средства вообще мы будем жить? Кроме того, у нас есть дача – крепкий домик на шести сотках, три яблони, две сливы, неприхотливые многолетние цветы, траву Борис косит дважды в сезон. Сделать из домика конфетку, а из участка – образцовый питомник у меня нет сил. Поэтому молча соглашаюсь с мужем: дача – для ленивого отдыха, для шашлыков на природе.
Домой мы возвращались на стареньких «жигулях» Степана. Мой муж меняет машины каждые три года, пока не кончилась гарантия и автомобиль не стал требовать частого ремонта. Степан относится к своей машине, как деревенский мужик к коню, – надо ухаживать, заботиться до последнего. Купил лошадь – береги. Меня устраивает позиция мужа: если нам по карману менять машины, чего ж не менять. С другой стороны, в отношении Степана к своему «железному коню» было что-то атавистическое, несовременно трогательное. Маша и Степан могли себе позволить купить новый автомобиль, но не покупали и старую колымагу считали едва ли не членом семьи.
Мы везли остатки моей стряпни.
– Не свиньям же отдавать, – сказала мама Степана. – У нас поросят только Глашка Кривая держит, противная баба. А Степушка, в город приедете, покушает.
Изо всех сил я сдержала смех: мать, которая не надышится на сына, сравнивает его с поросятами.
Я дремала на заднем сиденье, повалившись на баулы, не поместившиеся в багажник, – Степина мама затоварила нас под завязку. Причем основная часть подарков предназначалась мне. Ладно, травки-муравки, сушеные грибы реально взять с собой в Москву. Но тащить в поезд банки с маринованными огурцами, пакеты с молоденькой картошкой?
Маша с мужем на переднем сиденье тихо переговаривались. Сквозь дрему я слышала, как они обсуждают командировку Степана. Маня спрашивает про какого-то Склярского, или Шклянского, – звуки плывут, нечеткие в моем восприятии. Тем не менее соображаю, что Склянский-Шклярский – это начальник Степана, ответственный за… в данном случае – обвязывание колокола веревками, установку домкратов, веретен и других подъемных механизмов. Начальник без Степы – нуль, по каждой мелочи бегает советоваться, а когда дело сделано, лавры себе забирает, гоголем выступает, как же – руководитель. Машке обидно за мужа, и в то же время она разделяет его позицию: кто надо – Степану цену знает, а в грудь себя кулаком бить не станем.
«Гордость пуще зазнайства» – моя последняя мысль перед глубоким чистым сном.
В разгрузке машины я не участвовала. Момента прибытия в город Петрозаводск не помню. В квартиру Степан, очевидно, нес меня на руках. Положили на кровать, раздели, одеялом укрыли. Проснулась я, помолодев на двадцать лет. Как просыпалась в юности, без спазмов застывшего позвоночника, без напоминаний себе, что стонать надо тихо – сын услышит. И, стиснув зубы, растягивая мышцы спины, постараться не разбудить мужа. У него еще законных полчаса сна. Удивительно, но спина – как новенькая, хоть и после вредного стояния у кухонного стола и плиты. Настроение – забытое: радость от наступившего дня, от того, что живу и мои любимые – живы. Мамы нет. Да. Но ведь и всех нас когда-то не будет. Я прислушалась к себе – тоска по маме приобрела новые краски. Ее, тоски, да и не было вовсе, только светлая грусть.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Лялька, или квартирный вопрос - Наталья Нестерова», после закрытия браузера.