Читать книгу "Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945 - Петер Нойман"

Наш водитель и гид ведет нас к зданию современного типа, похожему на госпиталь. Может, это руководящий центр Лебенсборн?

Мы начинаем нервничать. Возбуждение и энтузиазм поездки сменяется серьезными опасениями в отношении нашего будущего.

Нас проводят в большой зал, где женщина в форме БДМ (Лиги немецких девушек, нем. Bund Deutscher Mädel. – Ред.) сидит за полированным столом для регистрации. Она интересуется нашими именами и документами.

Покончив с формальностями, она оглядывает нас.

– Оставьте здесь свой багаж и отправляйтесь в комнату номер 17. Первый коридор направо, вторая дверь.

Мы поступаем так, как сказано.

В комнате номер 17 нас встречает медсестра. Должно быть, ее предупредили о нашем приходе по внутреннему телефону, поскольку прежде, чем мы смогли открыть рот, чтобы сказать что-то, она отрывисто вымолвила:

– Раздевайтесь, пожалуйста. Вот ваши карты, каждому – своя. Ступайте по одному в кабинет доктора Нивски. Он осмотрит вас.

Когда наступает моя очередь показаться доктору, он внимательно изучает мою карту, оглядывает меня сверху донизу и начинает медицинский осмотр. Легкие, сердце, рентген, все заново. Затем особый осмотр ради цели, с которой мы сюда прибыли, если можно так выразиться.

Доктору, должно быть, около сорока. Это гладко выбритый мужчина, совершенно лысый, с сияющим черепом.

Вероятно, вполне удовлетворенный, он выпрямляется и говорит:

– Все в порядке. Теперь я хочу взять у вас пробы спермы.

Спермы? Что он имеет в виду? Где я ее возьму? Вдруг я осознаю. Должно быть, я выгляжу полностью обескураженным, потому что на его лице ироничная улыбка.

– Вот пробирка. Зайдите в кабинку, там вы останетесь в одиночестве.

Боже всемогущий! Что за сцена! Я заперт в кабинке не с чем иным, как со стеклянной пробиркой, зажатой самым нелепым образом в руке. Лихорадочно думаю, как я справлюсь с этим.

У меня были подозрения, что жизнь в Лебенсборне будет довольно необычной, но до такого не додумался! Все же сидеть здесь весь день в состоянии отчаяния невозможно. Особенно когда нет реальных оснований так расстраиваться.

С трудом стараюсь переключиться на… другие мысли. Надо действовать.

После долгих и самоотверженных усилий мне наконец удается решить эту сложную задачу. Робко стучу в дверь комнаты для консультаций. Слышу, как задвигается ящик стола, когда меня просят войти.

– Закончили? Прекрасно. Вот наклейка. Приклейте ее к вашей колбе и поставьте ее на ту полку. – Доктор указывает на небольшой деревянный столик, где стоят другие колбы и склянки.

Я выполняю его указание.

– Теперь можно одеваться, – говорит он. – Все это пойдет на анализы. Когда оденетесь, идите снова к фрейлейн Хофдель, она скажет, что делать дальше.

Когда выхожу, вижу Альбрехта Штайгера и Аллензена, которые все еще ожидают встречи с доктором Нивски. Они спрашивают:

– Как там?

Я говорю с видом некоторого превосходства:

– Просто некоторые формальности. Сами узнаете, довольно интересно.

В тот же вечер мне предлагают идти в рекреационное помещение.

В связи с этим понимаю, что медосмотр дал положительные результаты. Я выдержал испытание.

Рекреационное помещение с большим камином и тонированными стеклами окон напомнило мне зал собраний в Зонтхофене. Там было пятьдесят парней и девушек. Они играли в пинг-понг и шахматы, разговаривали или слушали музыку. Около десятка пар танцевали под музыку радио, которое было установлено в конце помещения рядом со своеобразной стойкой бара. Вскоре я обнаружил, что там подают только молоко и разные фруктовые соки.

Я окунулся в атмосферу студенческой жизни, которая напомнила мне импровизированные вечеринки в Виттенберге. Не было и намека на аморальное или даже фривольное поведение, того, что указывало бы на что-либо иное, кроме как обычное развлечение группы обыкновенных молодых людей.

Я чувствовал себя скованным.

Взобрался на один из стульев стойки бара и заказал у брюнетки за стойкой оранжад.

В помещении находилось несколько военнослужащих в мундирах сухопутных войск, люфтваффе, ВМС. Пять или шесть человек носили форму СС.

Офицеры и прочие военные разговаривали друг с другом поразительно раскрепощенно.

Никого из Зонтхофена я не заметил.

Я спросил официантку:

– Скажите мне, пожалуйста, фрейлейн, здесь есть кто-либо в форме НАПОЛА?

– Здесь несколько залов, – ответила она. – Возможно, они находятся в другой части здания.

У меня не было никакого желания вникать в этот вопрос более глубоко, и я спустился со своего насеста, поблагодарив ее. Но без оплаты, потому что здесь не платят.

В поле моего зрения попала блондинка, которая просматривала какие-то журналы, сидя за небольшим круглым столиком. Она была самим совершенством – фигурой, лицом и зубками, – если не считать одного недостатка, который я заметил сразу: ее глаза были цвета голубого фарфора, но почти без всякого выражения.

Я подошел к ней:

– Добрый вечер, фрейлейн. Надеюсь, не помешаю. Я заскучал в баре. Разговаривать с официанткой не особо увлекательно.

Она взглянула на меня и улыбнулась:

– Вы, должно быть, здесь новичок. Только новичок бывает столь предупредительным в разговоре с девушкой. И столь вежливым. Но садитесь, пожалуйста.

Я сел в соседнее кресло. Она положила журнал на стол.

– Вы приехали сегодня?

– Да, из Баварии, в полдень. – Я наклонился к ней. – Простите. Как ужасно с моей стороны, что я не представился. Меня зовут Петер Нойман, я учусь в Зонтхофене.

Она ответила с чуть ироничной улыбкой:

– Лотта Пфлинген. Для вас – Лизалотта.

– Скажите мне, фрейлейн… Лизалотта, надеюсь, вы мне позволите вас так называть – вы так очаровательны, добры и внимательны. Вы не раскроете бедному невежественному новичку тайны этого места? Что здесь происходит? Я имею в виду вообще. Конечно, речь идет не о генетической стороне дела, но…

– Но вам до смерти хочется знать, как мы все попадаем в постель, согласно национал-социалистическим правилам? – прервала она меня, вновь улыбаясь.

Ее слова меня сильно смутили. Должно быть, я покраснел.

– Я не это имел в виду. Мне хочется знать, как организован Шмалленог.

Она стала серьезней.

– Знаю об этом не больше чем вы. Сама здесь только три дня. Можете быть абсолютно уверены, что, если бы я находилась здесь несколько дольше, мы бы не разговаривали друг с другом в данный момент. Возможно, меня бы уже… заказали! Могу сообщить лишь то, что мы, то есть, понимаете, девушки, живем в общих комнатах на шесть или двенадцать постелей. За нами смотрят «юнгмедельфюреринен» (Jungmädelführerinnen – функционеры Союза немецких девушек, ответственные за 150 других девушек. – Ред.) из БДМ. Выбранные девушки… исключаются из списка обитательниц спальни и перемещаются в другое отделение, имеющее дело с правовыми вопросами брачного союза и, конечно, с будущими детьми, которых он может произвести. Потому что мы должны помнить, для чего мы здесь, – тихо закончила она, глядя в сторону. – Странный долг, который требует страна, не правда ли?