Читать книгу "Маргарита едет к морю - Елена Соловьева"

Глава шестнадцатая

Первая часть рассказа Валерки: лавка газированной воды и «шампанский» взрыв

Валерка порой говорил очень сбивчиво, особенно вначале. Он сказал, что не может толком понять, кто он и откуда. Выходило, что живет, или «дислоцируется», Валерка сейчас здесь, в горе. Чаще всего в этой самой комнате, хотя Марго не заметила никаких вещей, обычно сопутствующих человеческому жилью. Ни плитки или очага, ни посуды, ни подстилок-спальников для ночлега.

– Наверное, я наполовину потерял память, – говорил Валерка, – что-то помню ярко, что-то совсем не могу объяснить. Но иногда бывают периоды долгих провалов, будто кто-то выключает мое сознание, и я не существую. И когда я ОТТУДА возвращаюсь, то твердо знаю: не только мне – всем-всем тем, кто на поверхности, в том числе тебе, твоим друзьям, угрожает какая-то страшная опасность. Я с ней как-то связан, я могу ее предотвратить, но только если пойму или вспомню. И еще я чувствую, что без помощи мне не обойтись. Кое-что я уже успел показать тебе: помнишь те картинки про войну? Почему-то я больше помню страшного, чем хорошего.

– Давай, – сказала Маргарита, – ты сначала расскажешь мне все хорошее, что помнишь.

Сочувствие к Валерке переполняло ее душу, и она вовсе не спрашивала себя – а что, собственно, происходит? Как она может беседовать с мальчиком, который УЖЕ БЫЛ в Великую Отечественную? Такую давнишнюю, что они только в школе ее и проходили? И бабушки тогда еще не было, и Че, и Георгия (мысль о том, что они волнуются, по-прежнему не приходила Маргарите в голову, настолько она была поглощена происходящим).

Хорошего Валерка помнил немного. И все оно осталось во времени «до войны». Даже какое-то подобие улыбки появилось на его бледном лице, когда он рассказывал, как они с мамой гуляли теплыми вечерами по Большой Морской улице и Примбулю (Приморскому бульвару). Мама еще не работала медсестрой в пещерном госпитале, а сидела в белой косынке в регистратуре городской поликлиники. По бульвару шли нарядные люди. Ветерок, точно на пробу (смеялась мама), по очереди приносил разные запахи: то крепкий дух копченой рыбы, то водорослей в черте прибоя, то смолы или цветущей акации. На маму поглядывали молоденькие офицеры в парадной форме. Один даже купил ему, Валерке, большого красного петушка на палочке (тут Маргарита машинально похлопала по боку свой рюкзачок, где в кармашке на этот раз припрятала и петушка, и шарик на резинке).

А Валерка удивлялся, что, позабыв очень многое, он до болезненных мелочей помнил тот «одноногий» лоток со сластями, с которого сахарный петушок перекочевал к нему в руки. Старичок-продавец удерживал свой «переносной киоск» в равновесии с помощью широкого кожаного ремня, переброшенного через морщинистую шею, и деревянной ноги, приделанной к днищу лотка. Иногда с таких приспособлений торговали папиросами – россыпью, то есть поштучно. Но здесь, под стеклом витринки, лежали настоящие сладкие сокровища: красные прозрачные петушки на палочке, мутные рыбки в сахаре, розовые полупрозрачные фигурки людей, заполненные внутри сиропом.

Дороже всех стоили «человечки», и Валерка, конечно, мечтал получить одного из них. Но у мамы денег хватало только на дешевеньких рыбок. Сколько Валерка себя помнил, они всегда жили вдвоем. Про папу было известно только то, что он «летчик и разбился на задании». В Севастополь Валерка с мамой перебрались всего лишь за год с небольшим до начала войны из далекого северного города.

Жили в небольшом домике, который достался в наследство от умершей тетки. И самое большое развлечение, которое Валерке было доступно, – поход в лавку газированной воды. До войны ее знали все в городе и почитали за один из лучших аттракционов выходного дня. Валерке особенно нравилось глазеть на лавку в сумерки. Тогда она выплывала навстречу, окутанная волшебным (Валерке даже иногда казалось, что мерцающим) облаком света и звоном стекла. Однажды он услышал, как старичок в парусиновой шляпе, угощая свою спутницу – старушку в светлом платье с крупной брошью, – говорил: «Взгляните, дорогая, на эти колбы с сиропом, на их благородное и богатое разнообразие, послушайте, как журчит (на Валеркин взгляд, так она шипела) вода в фонтанчиках для мытья, как сливается с ним тончайший звон стекла! Перед вами не просто лавка – а чудесный оргáн, светомузыкальный инструмент будущего!»

Валерка не знал, что значит «оргáн». Но то, что его любимая лавка – инструмент, ему очень понравилось. Нравились и высокие стаканы с витыми ложечками. А самой его любимой водой была шоколадная. Лавку держала большая семья веселых чернявых людей. И родителям часто помогала кудрявая девочка с большими глазами.

Воспоминаниями о «газированной» лавке, впрочем, «хорошее» и заканчивалось. Потом шли «военные» куски. Валерка твердо помнил, что их домик разбомбили еще до прихода немцев, в первые дни осады города. Мама стала работать в пещерном госпитале на Инкермане. Они переехали жить в «катакомбы» – так она их называла, в эту самую комнату. «Залы с ранеными находились уровнем выше, рядом – наша школа», – уточнил Валерка (у Маргариты опять промелькнуло про «уровни» компьютерной игры). Жить на Инкермане считалось удобней и безопаснее, чем в городе. Так и было вплоть до самых последних дней. Никто не верил, что боезапас, хранящийся в штольнях (или подходы к нему, как уверяли другие), – взорвут свои же. Валерка точно не знал, как это произошло.

Дни становились все тревожнее, враг подходил все ближе. Начались трудности с водой. Однажды под прикрытием ночи Валерка выбрался с ведерком на родничок, который бил недалеко от реки Черной. Остальное – взрыв и обрушение скальной стены – представилось ему кошмарным сном наяву. Наверное, его контузило, наверное, он надолго потерял сознание. Очнулся Валерка сжимая в руках ведерко. Слава Богу, не на самом берегу реки, а в укромном месте за камнем, весь припорошенный белой пылью. Солнце уже палило вовсю, и местность вокруг изменилась до неузнаваемости. Валеркино восприятие тоже: он как-то по-другому стал видеть и слышать – более остро и в то же время более цельно. С одной стороны – тоньше, с другой – объемнее, будто добавился еще один, дополнительный орган чувств.

Например, он видел перед собой на стебле в траве двух улиток и понимал, какая первой упадет в траву. Он смотрел на бывший вход в штольни, превратившийся в каменный хаос, видел немцев – серенькие жестикулирующие фигурки, и как-то ровно, обреченно, без истерики понимал, что соваться туда не следует. Больше незачем, МАМЫ НЕТ. («Это как бонус в компьютерной игре, – подумала Маргарита, – когда персонажу за какие-то заслуги даются дополнительные „спецспособности“ или волшебные артефакты, например специальные очки, через которые он видит то, что не видят другие».)

И все-таки еще один день Валерка провел на старом месте, внимательно наблюдая за происходящим. И, только когда голод стал нестерпимым, так что земляника с водой из родничка его уже не приглушали, двинулся в город.