Читать книгу "Мания - Александр Потемкин"

Так вот, попивая красное винцо, Петр Петрович заулыбался, потер подбородок, почесал затылок, — это был первый признак, что он придумал какой-то свой очередной оригинальный трюк для возбуждения. По мобильному телефону он набрал чей-то номер и бросил: «Саныч! Привет, дружище. Скажи-ка мне, шеф-повар заморский, какие продукты вызывают вздутие живота и громовой выхлоп газов? Затеял я тут кое-что». — «Дай подумать, Петрович. Тут много чего можно предложить. Ты что, хочешь шокировать публику залпами воздушной артиллерии?» — «Несколько другая идея. Но гром мне нужен гаубичный, как перед концом света. Чтобы вся “Украина” слышала! Говори, старина, слушаю». — «А кто будет главным артиллеристом? Вопрос не праздный: к примеру, ваша спортивная комплекция оглушающего эффекта не даст. Нужен крупный мужик с огромным животом». — «Понял! Найду я такого. А продукты-то какие?» — «Ну, допустим, бобы и отвар невымоченной фасоли с кусковым сахаром протяжные залпы вызовут. Свежий чеснок со сладким печеньем отравит все помещение зловонным душком; дыня с красным жгучим перцем уже через пятнадцать минут зазвучит настоящей канонадой; сырая капуста с вареньем из крыжовника оглушат автоматическими залпами. Хватит?» — «Нет, дружок, продолжай. За полезный совет счет мне выставишь». — «Как прикажете, Петр Петрович! Молоко с огурцом потянут за собой громовые перекаты, селедка с сиропом из молдавской сливы оглушит танковыми залпами, засахаренные головки репы вызовут оружейные выстрелы, настоящий атомный взрыв можно услышать, съев квашеной капусты с ржаным хлебом, а киви с репчатым луком создаст запах, от которого никакой противогаз не спасет. После чернослива и кураги будет стоять боль в ушах, как после снарядов установки залпового огня “Град”». — «А в какой позе лучше всего стрелять? Впрочем, не поварское это дело…» — «Чтобы всех оглушить?» — «Да! Чтобы лопались барабанные перепонки». — «Надобно согнуться, чтобы ничего не мешало выбросу газов. — „Понял! Ты перечислил девять загазованных блюд. Сколько сможешь подать? За скорость плачу тройной счет“. — „Минут через двадцать… Все, что закажете“. — „Двадцать минут на тройной счет не тянут“. — „Через пятнадцать!“ — „Договорились. Есть ли у тебя толстопузые повара, помощники? За спектакль плачу каждому по пятьсот долларов“. — „Двое имеются… А можно мне быть третьим?“ — „Справишься?“ — „В полковой столовой мой желудочный голос звучал громче всех“. — „Давай, накинь себе еще тысячу зеленых“. — „На сколько человек готовить?“ — „На двадцать порций! Рекрутов набрать несложно — в гостинице толпы толстущих охранников. Скажи-ка, а бабы тоже стреляют?“ — „Звук не тот, но вони много“. — „Сумеешь ты по тем же тарифам прихватить двух женщин с полными тарелками свежего чеснока с печеньем и киви с репчатым луком? И себе гонорар добавь“. — „Найду, есть у меня такие: без кулинарии воздух так поганят, что дышать нечем! А если им наши деликатесы предложить, то придется вызывать войска химической защиты, иначе задохнемся“. — „Вот и отлично! Такая азартная охота обязательно тонус поднимет, — многозначительно ухмыльнулся Маниколопов. — Сам наберешь добровольцев или мне позвонить в охрану?“ — „Не беспокойтесь, через пятнадцать минут все артиллеристы будут в ваших покоях“, — заторопился шеф-повар. „Жду! С большими ложками. И обязательно с оголенными задницами, повернутыми в мою сторону. Устрой мне салют из распада плодов земледелия и ароматов умирающей материи. Надо же найти хоть какой-то смысл жизни в нашем замечательном мегаполисе! Не так просто, дружок, его встретить, уж поверь. Вот, приходится ломать голову!“

Наум Завада, человек менее значительный в рамках корзины потребления, по-своему готовился к празднику тела. Он унаследовал от отца антикварный бизнес, небольшой капитал и смуглый цвет кожи. Но если его папаша торговал с рук, посещая любителей старины еще по советским адресам, то господин Завада уже лет десять как открыл свой первый магазин, и не где-нибудь, а на Старом Арбате. Потом он открыл еще один, на Петровке, совсем рядом со столичным милицейским управлением, но уже без яркой таблички. Потом — в Рахмановском переулке, под самым носом федерального налогового ведомства, с едва приметной, размером в карманную книжицу, рекламой. Через короткое время запустил еще один торговый объект в Леонтьевском переулке, перед зданием Московской мэрии, где вывески вообще никакой не было, а была лишь приклеена величиной со школьную тетрадь картонка с многообещающими словами: «Взгляд в историю». Вроде вообще не магазин, тем более не антикварный, а какой-то скромный консалтинговый офис. Помня отцовские домашние лекции, негоциант фасадные стекла всегда держал пыльными, дверные ручки висели на волоске, а витрин вообще не было: вместо них пожелтевшие плакаты коммунистического режима уныло смотрели на редких прохожих.

Коммерсанту новой российской генерации использовать такие неприметные места для открытия антикварных салонов и в голову не пришло бы. Каких клиентов занесет в полуподвальные помещения Леонтьевского или Рахмановского узких переулков, где и яблоку упасть негде — все пространство заставлено автомобильными развалюхами? Но Наум Абрамович знал душу и сердце своего клиента, как никто другой. В каждом из своих салонов он держал помощниц. Нет, не красивых молодых женщин с прекрасными фигурами, а скромных с виду старушек, которые передвигались только с помощью трости. Говорили они коротко, сухо, без улыбок. И на это были свои коммерческие причины. За каждой из старушек стояла История. И слова свои они берегли потому, что стоили их устные комментарии по поводу предметов антиквариата больших денег. Ну, где вы в нашем замечательном мегаполисе точно узнаете, из какой эпохи потрясающий веерообразный сплэт с резными элементами: времен Георга Второго или королевы Виктории? Кто вам определенно и гарантированно скажет, кем был собственноручно вышит каминный экран восемнадцатого века (а вышивка и шитье были в числе регулярных занятий благородных дам того времени) — леди Буллингтон или баронессой Пойнингс?

Умненький господин Завада открыл свои неприметные магазинчики рядом с офисами востребованных чиновников. Ведь кто сегодня в нашей великой столице имеет свободные капиталы для приобретения дорогих аксессуаров? Милиционеры, фискалы, бюрократы городских и федеральных структур. Если ему звонил старший инспектор или начальник неприметного отдела и спрашивал полихромное зеркало из Южной Германии барочной резьбы с амальгамным нанесением конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века, то Наум Абрамович рекомендовал обратиться к докторам искусствоведческих наук — тем самым старушкам. Лишь они — конечно, через него — могли помочь в таком приобретении. Если ему звонили старшие инспектора, начальники ответственных отделов, начальники управлений, а то и департаментов, то он несся сам, чтобы обслужить значительных лиц по самому высокому тарифу.

Господин Завада знал, с кого и какие по величине суммы брать. Например, один и тот же графин работы Фаберже он продавал главному инспектору за пять тысяч долларов, начальнику отдела — за семь тысяч, начальнику управления — за десять, шефу департамента — за пятнадцать, ну а самому министру или его заместителю — за тридцать тысяч долларов. Такие странные цены сложились в нашем замечательном мегаполисе. Впрочем, тут существовала и другая, параллельная, арифметика: чтобы закрыть уголовное дело, провести по официальным бумагам сокрытие налогов или оформить пролонгацию арендного договора столичной недвижимости в городских службах, главный инспектор брал взятку в пять тысяч долларов. Начальник отдела — в семь, начальник управления — в десять, шеф департамента требовал уже пятнадцать, а заместитель директора федеральной службы или сам министр ожидали как минимум все тридцать. Система ценообразования в Москве не имела себе равных во всем мире.