Читать книгу "Люди в голом - Андрей Аствацатуров"

— Ну, типа, Погребняк там разные понтовые телеги гоняет… типа туда-сюда… А Аствацатуров их типа растележивает… и все такое…

Барсик проучился у нас полгода, а потом его отчислили. Я его всегда видел в состоянии легкого наркотического опьянения. Однажды я иронически поинтересовался:

— Барсик! Извини, конечно, но почему ты всегда укуренный, как свинья?

Барсик мутно поглядел на меня и назидательно сказал:

— Свиньи ганжу не курят, Андрей Алексеич, и все такое… А укуренный я всегда… для радости.

15 сентября 2000 г. Смольный институт свободных искусств и наук. Семинар «Метафизика и поэтика»

Я подхожу к 408-й аудитории. Она заперта. Но зато к двери скотчем прилеплена записка: «Аствацатуров + Погребняк = сладкая парочка». А под этими словами нарисовано сердечко.

— Андрюша! Я взял ключ, все в порядке!

Я оборачиваюсь на голос. Это Погребняк. Философ-постмодернист. Бывший панк. Как всегда, в кожаных штанах, красном джемпере и зеленых ботинках.

— Привет, Саша! Полюбуйся! — Я осторожно отклеиваю записку и протягиваю ее Погребняку.

— Вот ведь суки, — кривится Погребняк.

— Кто «суки»? — из-за его спины вырастает фигура Филиппа Федчина, замдекана.

— Кто-кто, — говорю. — Это… конь в пальто. Студенты, конечно.

— Что-то вы, Андрей Алексеевич, уж больно критичны, — говорит Федчин и с деланной строгостью в голосе добавляет: — Хочу напомнить, что в нашем учебном заведении студентов не полагается так называть. Это противоречит всем либеральным принципам, которые, кстати, вы, Андрей Алексеевич, с таким жаром на собраниях всегда отстаиваете.

— Я уже давно ничего такого не отстаиваю. Я — почти коммунист, левый. Я за социальную справедливость. И еще за взаимопомощь и свободную кооперацию. Хочу, чтоб у богатых все отняли и отдали это бедным.

— Когда ты так рассуждаешь, — замечает Федчин, — мне кажется, ты бредишь.

— Ладно, — говорю. — История нас рассудит. Ты вот лучше на это посмотри.

С этими словами я сую ему под нос записку.

— Ну и что? — пожимает плечами Федчин.

— Как ЧТО? Они ведь намекают, что мы с Сашей пидоры!

— Подумаешь! — хмыкает Федчин. — Не умрете. Тем более, это сейчас модно. У кого хочешь спроси. И вашему курсу только популярности добавит. А если ты левый, как говоришь, то тогда и вовсе не о чем беспокоиться.

Федчин треплет меня по плечу и направляется в сторону деканата.

— Ему бы все хаханьки, — хмуро говорит Саша. — А про нас вот всякую хрень люди думают. С чего бы это?

«С чего? — думаю я со злобой. — Забыл что ли?»

За десять дней до описываемых событий. 5 сентября 2000 г. Филологический факультет. Актовый зал

За десять дней до этого события в нашем колледже была организована презентация теоретических курсов. Проходила она почему-то в здании филологического факультета. Каждый из преподавателей должен был выступить перед студентами и в течение пяти минут изложить содержание своего предмета. Я читал два курса. Один — самостоятельно. А другой, «Метафизика и поэтика», полусеминарский, совместно с Погребняком. Я рассказал подробно про первый, а потом, когда дело дошло до второго, предоставил слово Саше. Философ-постмодернист поднялся с места и, сверкая своими черными кожаными штанами, направился к кафедре. Он облокотился на нее, пригладил волосы и начал:

— Два месяца назад мы с Андрюшей, в смысле, с Андреем Алексеевичем, были в Америке. Так вот. Как-то раз нам пришлось провести ночь на квартире у знакомого в Бруклине, в одной постели. Нам обоим не спалось… — Студенты притихли. Те, что писали, подняли головы над своими тетрадками. Болтуны замолчали. Саша обвел глазами зал и продолжил: — Вот все тут говорят: «Америка, Америка». А что Америка? Два преподавателя вынуждены спать в одной постели. Вот вам и Америка. О чем это я? Ах да… Нам не спалось. Мы стали разговаривать на разные темы и вот придумали концепцию этого курса, на которой я сейчас подробнее остановлюсь…

Пока он все это говорил, во мне зрело и росло раздражение. Особенно я был недоволен его штанами…

Вечером того же дня у меня произошел странный разговор с женой, которая тоже присутствовала на нашей встрече со студентами, но потом куда-то ушла. Встретились мы только дома.

— Ты что, спал с Погребняком? — спросила Люся.

— В смысле, «спал»? Мы спали на одной постели… в смысле, лежали на ней… в смысле, мы спали, а не бодрствовали.

— Совсем заврался, Аствацатуров, — покачала головой Люся. — У вас БЫЛО что-то?

— Люся! Люсенька! — взмолился я. — Ничего у нас не было! Просто мы лежали на одной постели. Второй не было.

— Ага! Значит, вы лежали… вы были голые, секса у вас не было… и вы просто трогали друг друга? Но ничего серьезного не было?

Все это было произнесено с журналистской деловитостью и без тени юмора. Я махнул рукой.

— Смешная у тебя Люся! — сказал мне потом Погребняк, когда я ему передал наш с ней разговор.

— Да уж, обхохочешься. И главное, Саша, очень проницательная. А ты тоже молодец! Вырядился, как черт знает что. Да еще штаны эти…

10 декабря 1999 года. Нью-Йорк. Гринвич-Виллидж. Магазин кожаной одежды

— Эй! — Меня похлопывают по плечу. — Твоему бой-френду это будет стоить всего сто баксов! — Передо мной высоченный негр в вышитом камзоле. На ногах у него космические фиолетовые ботинки, на голове — разноцветный цилиндр. На лиловом лице — невообразимый пирсинг. В руках — огромный пластмассовый жезл. — Твоему бой-френду я отдам эти штаны за сто баксов. Решайся! Десять процентов чистой скидки.

— Listen, — говорю. — Слушай! Он мне не бой-френд. Мы профессора из России… Санкт-Петербург…

— Ну да, — ухмыляется. — А я — Роберт Де Ниро из Алабамы. Штаны берете? Я уже вас видел сегодня, и вы мне понравились. Ведь вы в нашем магазине уже третий раз? Всё ходите, прицениваетесь. Это правильно! I like that! Дискаунт вы заслужили. Скажи своему другу.

«Да, — думаю. — Хрен бы я к тебе три раза стал заходить, если б не этот хренов панк. Друг называется. Выхухоль в зеленых ботинках. Все ему не так да не эдак. Одни штаны слишком узкие, другие — широкие… Достал».

— Спасибо, — говорю я негру и чувствую, как моя физиономия расплывается в очень неестественной, но широкой улыбке. — Пойду друга обрадую. Только он мне не бой-френд. Вы это учтите.

— Не бой-френд, так не бой-френд, — согласился негр и при этом подмигнул кассирше, которая с интересом прислушивалась к нашему разговору.

Я пошел к кабинке, где философ-постмодернист примерял очередную пару кожаных штанов.

— Саша? Ты здесь?

— Чего тебе? — недовольно отозвался он из-за двери.