Читать книгу "Русская рулетка - Валерий Поволяев"

— Устала, Ань… Ты даже не представляешь, как устала.

Аня вздохнула.

— Как раз я-то хорошо представляю. И понимаю тебя. Очень даже хорошо понимаю.

Маша склонила к подруге голову в неком доверительном движении, также трудно и сыро вздохнула, словно в горле у неё скопились слёзы.

— Куда катимся — неведомо, — проговорила она тихо.

— Хочется, Маш, чтобы жизнь наша сделалась полегче… Вот туда и надо катиться.

Замолчали. Было слышно, как в окно скребётся отсохшая ветка дерева, будто леший когтем что-то чертит, потом к этому звуку прибавился другой — послышался надтреснутый, с хриплым выхлопом рокоток автомобильного мотора. Машина шла медленно, останавливалась около домов, видно, шофёр читал номера домов на эмалированных табличках, прикреплённых к стенкам, искал нужный адрес.

Маша поднялась, подошла к окну, выглянула из-за занавески.

— Опять чекисты. И чего им тут надо? С кем-то борются, кого-то убивают, кого-то забирают… Иных просто вызывают к себе и — с концами, Ань, с концами… Когда всё это кончится, не знаешь?

Аня вместо ответа покачала головой: этого не знает никто. Может быть, только Всевышний?

Наконец, машина с прохудившимся двигателем перестала трещать — завернула за угол, назойливое, вызывающее зубной чёс пуканье, прежде чем угаснуть окончательно, ещё пару раз возникло в воздухе, всколыхнуло пространство и пропало.

Маша вздохнула надсаженно, прижала руку к груди и вновь села на скрипучий стул. Покачала неодобрительно головой. Аня подумала, что ведь и чекисты выполняют свою работу — ту, которую от них требуют: защищают свою власть, свою веру, свои завоевания… И было наивно полагать, что они будут вести себя по-другому.

Зла к ним Аня Завьялова не испытывала совершенно.

Глава седьмая

Опытный Шведов был калачом тёртым — продублировал письмо, которое послал в Финляндию с Введенским, и второе письмо попало в нужные руки — его прочитал человек, занимающийся организацией террористических актов в Советской России. Все знали его как Соколова, но вполне возможно, это был совсем не Соколов — окружающие подозревали, что он мог быть и Струве, и Репьевым, и Камергерским, и Бугаёвым, и Скотининым. Соколов всегда был невозмутим, чисто выбрит, пахнул хорошим парфюмом, который в бывшее Великое княжество Финляндское доставляли из Франции, глаза излучали холодный льдистый свет, неуютно становилось тому, кто попадал в лучи этого света.

Соколов прочитал послание дважды, потом положил его перед собою, разгладил ладонями, словно бы хотел понять, есть ли у этой бумаги второе дно, скрытый смысл, прячущийся под шифром, либо что-нибудь ещё, из потайного дна, спрятанное тщательно, ничего не нашёл и прочитал письмо вновь.

Строгое окостеневшее лицо озарила улыбка. Это хорошо, что в Петрограде появилась антисоветская организация. Да тем более боевая.

Соколов одобрил всё, что Шведов изложил в письме, в том числе и создание штаба, в который вошли бы не только различные замухрышки профессора, любители пощупать пальцами воздух, а потом выразительно чихнуть — это максимум того, на что они были способны, а и люди военные, офицеры, которые и атаку на противника умеют провести так, что у того только зубы от страха будут щёлкать, а в заднице полыхать скипидар, и оборону организовать толковую — ни одна муха незамеченной не пролетит… А главное, они не будут глотать слюни и ждать у моря погоды — эти люди будут действовать. Они умеют это делать.

Нет, это определённо толковая затея — «Петроградская боевая…» Надо подумать только, кого послать в помощь Шведову. Для начала — группу «эксов», умеющих нажимать на курок пистолета, потом вторую такую же группу и параллельно — группу мозговой поддержки, умных людей, словом.

Соколов не удержался, вновь просиял широкой улыбкой. Этот Таганцев вкладывает им в руки ценный подарок, кусок дорогого жёлтого металла — организацию эту, Петроградскую, можно раскрутить так, что у большевиков только красная вьюшка из их багровых носов полезет, начнёт в воздухе плавать… Не любил Соколов большевиков, очень не любил, потому и старался находить для них слова самые унижающие, чем хуже — тем лучше.

Поразмышляв ещё немного, он подготовил короткое сообщение в Париж, в главную контору структуры, объединившей белое воинское братство.

Шведову тоже сочинил ответную депешу со строгим наказом: пусть бывший подполковник сидит пока в Петрограде, помогает Таганцеву слепить из кучи разваренной каши нечто цельное, съедобное, способное понравиться начальству из Парижа. Соколов верил в талант Шведова: тот сумеет сделать не только это — сил у него хватит на большее.

И надо, конечно, в Петроград отправлять Германа, и чем раньше, тем лучше, вдвоём они там и гору высокую свернут, и русло для новой реки проложат, и власть красную заставят поволноваться. В общем, предстоит работа — настоящая, трудная, опасная, — работа, а не перекачивание воздуха из одного дырявого ведёрка в другое, из пустого в порожнее.

Надо было ещё раз обдумать ситуацию, теперь уже окончательно. Соколов натянул на себя белый стильный пыльник с застёжками под самое горло и вышел на улицу.

Улицы в Финляндии, в отличие от российских, чисты невероятно, ну просто удивительно, какие они чистые, — бродяги летом спят прямо на тротуарах и не требуют простыней, черепичные крыши цвета яркой сепии делают города нарядными, а сочные зелёные берёзы — совсем, как в России, — подчёркивают эту нарядность.

Соколов шёл неспешно, тихо, совершенно не замечая этой красоты, чистоты этой, погружённый в себя, — он будто сладкую косточку обсасывал, размышляя о предстоящей деятельности «Петроградской боевой организации», улыбка сама по себе, произвольно возникала на его лице и так же произвольно исчезала.

Неожиданно Соколов остановился перед низкой деревянной дверью, над которой висел кованый фонарь, — это был финский шинок и, поколебавшись немного, толкнул рукою дверь, разом погружаясь в полутёмный, очень уютный, пахнущий свечами зал. Из-за стойки выпорхнула девушка с большими голубыми глазами — настоящая фея.

— Тузи таг, фрекен! — поприветствовал её Соколов.

Девушка удивлённо глянула на посетителя: приветствие прозвучало по-норвежски, а здесь — Финляндия, по-норвежски здесь не говорят, хотя и понимают, спросила по-русски, очень чисто:

— Чего господину надо?

— Водки. Сто граммов.

— Водки из России у нас нет. Есть фруктовая водка из Германии. Шнапс вишнёвый…

— Давайте водку из Германии, раз русской нету. Сто граммов.

Девушка подала ему водку в изящном стаканчике с серебряным ободком. Соколов глянул на него и невольно усмехнулся: в России водку из такой посуды не пьют, крепкий напиток требует тару более грубую.

— Закусить чем-нибудь господин желает? — спросила девушка. Слишком хорошо она говорила по-русски, эта милая финская фея с изящными чертами лица — ну будто из фарфора была изваяна. Наверняка знает, о чём говорят соотечественники, когда приходят в шинок, все эти горластые матросы с уплывших из России кораблей и господа «штрюцкие», как Куприн называл людей сугубо штатских, к военному делу имеющих отношение примерно такое же, как неграмотные цыгане из кочующего табора к высшей математике и астрономии, — интересно знать, о чём толкуют и те и другие… Надо будет этот моментик взять на заметку.