Читать книгу "Триумфальная арка - Эрих Мария Ремарк"

– А вы это когда-нибудь чувствовали? – спросил он.

Она помолчала.

– Да. Только не так. По-другому. Когда я целыми днями ни с кем не разговаривала и бродила по ночам, и кругом были люди, и они чем-то занимались и куда-то шли, и у них был свой дом… Только у меня ничего… Тогда все постепенно становилось нереальным… будто я утонула и бреду под водой по чужому городу…

Кто-то поднялся по лестнице. Щелкнул замок, хлопнула дверь. Сразу же глухо загудел водопровод.

– Зачем оставаться в Париже, если у вас тут никого нет? – спросил Равик, почти засыпая.

– Не знаю. А куда мне деваться?

– Вам некуда вернуться?

– Нет. Возврата нет ни для кого. Никуда.

Порыв ветра швырнул тяжелые струи в стекло.

– Зачем же вы приехали в Париж? – спросил Равик.

Жоан ответила не сразу. Он решил, что она уже заснула.

– Рачинский приехал со мной в Париж, потому что мы хотели расстаться, – сказала она наконец.

Равик не удивился ответу. Есть часы, когда не удивляешься ничему. Человека, вернувшегося в номер напротив, начало рвать. Сквозь дверь доносились приглушенные стоны.

– С чего же было так отчаиваться? – спросил Равик.

– Потому что он умер! Умер! Был – и вдруг не стало! Не вернуть! Никогда! Умер! Уже никогда ничего не сделать!.. Неужели вы не понимаете? – Жоан приподнялась на локте, пристально всматриваясь в Равика.

Потому что он ушел прежде, чем ты смогла уйти от него, подумал Равик, потому что он оставил тебя одну прежде, чем ты была к этому подготовлена.

– Я… я должна была относиться к нему иначе… я была…

– Забудьте об этом. Раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

Жоан ничего не ответила. Равик увидел, что она отпила глоток и снова откинулась на подушку. Было что-то еще… но он слишком устал, чтобы думать. Впрочем, ему все было безразлично. Хотелось спать.

Утром предстояла операция. Остальное его не касалось. Он поставил пустую рюмку на пол, рядом с бутылкой. Странно, где только иной раз не приземлишься, подумал он.

VI

Когда Равик вошел, Люсьенна Мартинэ сидела у окна.

– Ну что? – спросил он. – Каково первый раз встать с постели?

Девушка посмотрела на него, потом в окно – на серый пасмурный день – и снова на него.

– Плохая погода, – сказал он.

– Нет, – ответила она. – Для меня хорошая.

– Почему?

– Потому что не надо выходить на улицу.

Она сидела в кресле, съежившись, накинув на плечи дешевенькое ситцевое кимоно, – щуплое, неказистое существо с плохими зубами, но для Равика она была в этот момент прекраснее Елены Троянской, кусочком жизни, спасенной его руками. Правда, гордиться особенно было нечем – ведь другую он совсем недавно потерял. Следующую он, наверно, тоже потеряет, в конце концов он потеряет их всех и самого себя. Но эта пока была спасена.

– Мало радости разносить шляпки в такую погоду, – сказала Люсьенна.

– А вы разносили шляпки?

– Да. Я работала у мадам Ланвер. Ателье на авеню Матиньон. Мы работали до пяти. А потом надо было разносить заказчицам картонки. Сейчас половина шестого. Самое время бегать со шляпками. – Она посмотрела в окно. – Жаль, дождь перестал. Вчера было лучше. Весь день лило как из ведра. А теперь кому-нибудь другому приходится бегать.

Равик сел против нее на подоконник. Странно, подумал он. Всегда ждешь, что человек, избежав смерти, будет безмерно счастлив. Но так почти ни – когда не бывает. Вот и Люсьенна. Свершилось маленькое чудо, а ей только и радости, что не надо выходить под дождь.

– Почему вы выбрали именно эту клинику, Люсьенна? – спросил он.

Она настороженно взглянула на него.

– Мне говорили о ней.

– Кто?

– Знакомая.

– Как ее зовут?

Девушка помедлила.

– Она тоже была здесь. Я проводила ее сюда, до самых дверей. Потому и знала адрес.

– Когда это было?

– За неделю до того, как пришла сама.

– Это та, что умерла во время операции?

– Да.

– И все-таки вы пришли сюда?

– Да, – равнодушно ответила Люсьенна. – А почему бы и нет?

Равик не сказал того, что хотел сказать. Он посмотрел на маленькое холодное лицо. Когда-то оно было нежным. Как быстро жизнь ожесточила его.

– Вы были у той же акушерки? – спросил он. Люсьенна молчала.

– Или у того же врача? Можете мне спокойно сказать. Я ведь не знаю, кто они.

– Сначала у нее была Мари. За неделю до меня. За десять дней.

– А потом пошли вы, хотя знали, что случилось с Мари?

Люсьенна пожала плечами.

– А что мне оставалось? Пришлось рискнуть. Никого другого я не знала. Ребенок… Куда мне с ребенком?

Она смотрела в окно. На балконе напротив стоял мужчина в подтяжках. Он держал над собой раскрытый зонтик.

– Сколько мне еще лежать здесь, доктор?

– Около двух недель.

– Целых две недели?

– Это не так уж долго. А что?

– Где же взять такие деньги?

– Может быть, вас удастся выписать немного раньше.

– Вы думаете, я смогу расплатиться? У меня нет таких денег. Очень уж дорого – тридцать франков в сутки.

– Кто вам сказал?

– Сестра.

– Какая? Конечно, Эжени…

– Да. Она сказала, что за операцию и бинты придется платить отдельно. Это дорого?

– За операцию вы уже заплатили.

– Сестра говорит, этого далеко не достаточно.

– Сестра не знает всего, Люсьенна. Лучше спросите как-нибудь у доктора Вебера.

– Мне хотелось бы узнать поскорее.

– Зачем?

– Тогда легче рассчитать, сколько придется отрабатывать. – Люсьенна посмотрела на свои тонкие, исколотые иглой пальцы. – Еще за комнату надо заплатить. За целый месяц. Я пришла сюда тринадцатого. Пятнадцатого надо было предупредить хозяйку, что я съезжаю. А так придется платить за целый месяц, и хоть бы было за что.

– Вам никто не помогает?

Люсьенна взглянула на него. Внезапно лицо ее постарело лет на десять.