Читать книгу "Чудовище Франкенштейна - Сьюзан Хейбур О'Киф"

Я пытался смутить взглядом каждую пару глаз, прикованных ко мне.

— Ну что, незачем спорить, чей костюм сегодня лучший? — пронзительно крикнула Лили. Она взяла у стоявшего рядом слуги два хрустальных бокала с шипящей золотистой жидкостью и один протянула мне. В моей руке крошечный бокал казался размером с наперсток. Я собрал всю свою волю, чтобы не раздавить его пальцами.

Лили подтолкнула меня вперед, с наслаждением наблюдая за тем, как толпа расступалась перед нами, будто на мне звенел колокольчик прокаженного. В конце концов музыканты заиграли мелодию поспокойнее. Люди столпились у нас за спиной.

Лили увела меня через боковую дверь в гостиную. Стулья стояли близко друг к другу, в пепельницах дымились сигары: курильщики вышли из комнаты, услышав странный шум. Едва мы остались наедине, Лили выпустила мою руку.

— Зачем вы меня пригласили? — спросил я.

— А зачем вы пришли? — парировала она.

— Чтобы увидеть вас вновь. — Сказав правду, я смягчил ту жестокость, что пронизывала каждую мою мысль.

— Значит, если вы сегодня умрете, Виктор Оленберг, то будете самым счастливым человеком на свете? — резко сказала она.

— Вот вы где!

Грегори Уинтерборн вошел в гостиную, за ним — с закусками на подносах — робко проследовали слуги. Несколько гостей заглянуло в дверной проем.

— Я подумал, что вам лучше перекусить здесь. В зале слишком шумно и неуютно.

— Благодарю вас. — Я оценил его деликатную манеру выражаться. — Сэр, я не стою вашего внимания. Почему бы вам не вернуться к гостям?

— Нет, я должен быть с дочерью. Это ведь ее праздник. К тому же вы привезли известия от моего шурина. Жена еще не спустилась к гостям и, возможно, вообще сегодня не появится. Боюсь, приготовления к балу-маскараду вымотали ей все нервы. Расскажите мне о ее брате, а я ей передам.

Уинтерборн пригласил меня сесть, выбрав кресло покрепче, и я осторожно сел, проверяя его на прочность. Гости, выглядывавшие из-за двери, зашли в комнату. Вскоре меня обступили мужчины в костюмах: один был пекарем, второй — палачом, третий — рыцарем, а четвертый — мышью. Настороженно уставившись на меня, они в отвращении поджали губы. Несмотря на то что мы находились в курительной комнате, одна пожилая женщина вошла туда без маскарадного наряда — в простом сером платье и серебристой маске. Она села как можно дальше от меня.

Уинтерборн не стал выпроваживать гостей, видимо, рассудив, что с ними можно было поделиться известиями, которые я привез от Уолтона.

Не успел он упомянуть об Уолтоне, как пекарь взял трубку и, ткнув в меня мундштуком, нерешительно произнес:

— Ваш костюм…

Остальные тотчас засыпали меня вопросами.

— Ваша маска двигается, когда вы говорите. Она из резины?

— Она приклеена?

— Зачем вы покрасили руки в разные цвета?

— Вы на ходулях?

Чем ближе они подходили ко мне, тем горестнее становились их лица, но главный вопрос так и не прозвучал.

— Кем вы нарядились? — спросил пекарь.

Я откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. Таков и был мой план: обуздать свои кровожадные намерения и воспользоваться возможностью, чтобы намекнуть на свою истинную природу, а затем посмотреть на реакцию слушателей. Да, мое лицо ужасает, и тут ничего не поделаешь. А если бы люди все узнали и поняли, они смогли бы превозмочь свой страх? Или осудили бы меня и выставили за дверь? В последнее время мир сильно изменился. Несколько веков назад такие изобретения, как газовая лампа, хлороформ, телеграф и даже спички, навлекли бы на их создателей обвинения в колдовстве. Теперь же это наука. В конце концов, разве сам я не продукт науки? И разве общество не должно брать на себя ответственность за то, что оно производит на свет?

Я решил представить свою жизнь как вымысел, чтобы об остальном они домысливали сами.

— У меня на родине есть легенда, — начал я, — она столь широко известна, что, появись я там на балу, меня сразу бы узнали. Я полагал, что эта сказка дошла и до вас. Но по вашим лицам вижу, что нет.

Отвращение сменилось интересом, и публика прислушалась. Внезапно я понял, что у такого известного существа должно быть имя — как у французской Велю, датского Лесного царя или йоркширского Джека-в-цепях. Я поискал глазами, откуда бы почерпнуть вдохновение, и остановил взгляд на бальном зале, дверь в который была открыта. Шут в разноцветном наряде! Я тотчас придумал себе имя.

— Это легенда о Лоскутном Человеке.

Они кивнули и еще пристальнее уставились на меня. Мои первые слова в сочетании с отталкивающими шрамами лишь смутно намекали на что-то, тем самым разжигая любопытство слушателей. Мне оставалось только окончательно их запугать.

— Давным-давно, — тихо сказал я, — жил один молодой человек, изучавший скорее философию, нежели медицину. Многие поражались его характеру и пытались понять, почему он поступал так, а не иначе. Однако удовлетворительного объяснения не находили. Оставлю другим разбираться в его характере, а сам просто расскажу, что он совершил… После бесчисленных экспериментов этот молодой человек раскрыл тайну создания жизни из неодушевленной материи. Затем он, разумеется, попытался воссоздать высшую форму жизни — человека.

Гости придвинули свои стулья вперед. По губам Уинтерборна пробежала улыбка, и он закурил. Лили стояла за моим креслом, отбрасывая на меня тень. Мне хотелось видеть ее лицо, но я не мог заставить себя обернуться.

— Студент работал в одиночестве, — продолжал я, — да и кому бы он открыл свой секрет? Наверное, его одолевали сомнения и страхи, но вместе с тем переполняло чувство триумфа. Создать жизнь — значит обмануть саму смерть. Сравняться в могуществе с Господом. Действительно ли студент обрел подобное могущество? Или просто присвоил его путем договора с Дьяволом?

— Договор с Дьяволом, — усмехнулся «палач», вновь зажигая почти погасшую сигару. Он выпустил густой клуб дыма из рта и хлопнул «мышь» по спине. — Это уже по вашей части, преподобный отец Грэм.

— Тише, — сказала пожилая дама. — Не перебивайте его.

— Студент всегда трудился глубокой ночной порой, и вот в одну из таких ночей эксперимент удался: он сумел оживить человека, которого сотворил своими руками. Когда тварь вышла из забвения небытия, студента охватил страх. Он выбежал из лаборатории и бродил по улицам города в каком-то беспамятстве. Что он наделал? Когда студент вернулся, существа больше не было.

— Куда оно делось? — спросил Уинтерборн.

Я ответил не сразу, ведь я еще никому не рассказывал о своем происхождении. Облеченная в форму сказки, моя история казалась еще более немыслимой. Неужели отец, вокруг которого бешено вращались мои мысли, точно спутники, сбитые со своих орбит, был простым студентом, игравшим с наукой? Может, я переоценил его роль в моей жизни? Конечно, он трудился, преследуя определенную цель, однако я был всего лишь случайностью.