Читать книгу "Та, что правит балом - Татьяна Полякова"

— Помню, как же. Так я тоже поверю. Попозже. Сейчас кмонашеству я еще не готов, а потом как знать. На кровавые деньги отстроюмонастырь — их сейчас, ободранных и разграбленных, стоит по всей России вбольшом количестве, — отстрою и удалюсь от мира при первых признакахимпотенции, воздержание мне совсем не дается. Надеюсь, до этого еще далеко. Ну,как тебе моя история? — хмыкнул он.

— Не лучше других, — в свою очередь пожала яплечами.

— Твою историю я знаю, — вдруг разозлилсяон. — Папаша профессор, единственная дочурка от безделья подсела нанаркоту, взяли тебя с кило героина и определили в места не столь отдаленные.Вернувшись оттуда, ты сразу же спуталась с Ником. Вот уж мразь, но тебепонравился. Впрочем, о вкусах не спорят. Потом ты перебралась в постельРахманова, а он усердно подкладывает тебя под врагов и приятелей. Все верно,или у тебя есть другая история?

— Нет, — покачала я головой, беря из его рукапельсин. — Все так.

— Ну, вот, мы с тобой прекрасная пара, — засмеялсяон.

— Откуда у тебя такое имя — Гадюка-Ден? — спросилая.

— В Дена из Дениса сократили еще в училище, у наслюбили давать прозвища. А Гадюка — с войны, — засмеялся он, пристальноглядя на меня. — Получил я такое погоняло не потому, что гад ползучий, какты, должно быть, решила, а потому что проползти на брюхе мог там, где другим неудавалось проползти, и лежать среди камней долго-долго, чтоб потом вдругударить: раз — и нет одного из врагов. Они, кстати, за мной охоту устроили,награду за мою башку объявили, по тем временам неплохие «бабки». Спасибо имбольшое, уважили…

После этого разговора Ден часто возвращался к воспоминаниям.Думаю, он и не подозревал, что в памяти его так хорошо запечатлелись те годы, окоторых он редко думал, которые были прожиты им и брошены. В конце концов, егостали забавлять собственные воспоминания (разве ему нечего вспомнить?). Итеперь он рассказывал не только мне, но и себе.

Я лежала рядом на песке, и моя кожа становилась цветаконьяка с золотом, была горячей и пугающе гладкой. Ден гладил мое плечо, посравнению с его ладонью умилительно хрупкое, и вдруг менял тему.

— Ты похожа на девчонку, — усмехался он. —Когда стоишь спиной, разумеется. Твой выдающийся бюст мешает восприятию.Хрупкая девочка с шикарной грудью и недетским взглядом. Он здорово раздражает.Твой Рахманов тебя, наверное, колотит. Ник-то уж точно.

— Ага. Говорит, я сама напрашиваюсь.

— И он прав. Знаешь, чего ему надо на самом деле? Чтобытвои глаза стали покорными, чтобы смотрели бессмысленно и истомленно. Вот чегоему хочется.

Рука его скользит по моему плечу. И дальше по груди. Емунравится играть с самим собой в игру, исход которой ему заранее известен. Ему нравитсядразнить себя. Он улыбается, и его губы оказываются слишком близко от моеголица. Но он не настаивает, он снимает очки и смотрит мне в глаза, и когда яговорю, наши губы почти соприкасаются.

— Болтают, что двери твоего дома сродни тем, что вбанковских сейфах.

— На свете полно людей, желающих увидеть меня вгробу, — усмехается он.

— Не боишься, что кому-то повезет, и ты так и неуспеешь покаяться?

— Не боюсь. Я перестал бояться лет двадцать назад.Знаешь, что удивляет? Работы у меня сейчас больше, чем на войне. Граждан хлебомне корми, дай замочить себе подобного. Просто удивительно.

— Это верно, — кивнула я.

— У меня есть золотое правило: я не интересуюсь, чемзанимается клиент и тот, от кого он хочет избавиться. Соблюдая его, можноуспеть отстроить не один монастырь.

— Гениально, — усмехнулась я, зная, что ему опятьзахочется меня ударить.

Вечером мы долго сидели в баре, продолжая разговаривать.Говорил в основном Ден, и в его взгляде, обращенном ко мне, все явственнеечиталось нетерпение, все труднее ему было сдерживать себя. А я не могла понять,что заставляет его так себя вести. Глядя на меня хмуро и зло и, должно быть, всотый раз представляя, как он швыряет меня себе под ноги, чтобы надругаться,избить, он продолжает сидеть в кресле, сжимая подлокотники так, что белеютпальцы, доводя себя почти до обморока. Он с презрением относился к женщинамвообще и меня, конечно, презирал, тем более странным мне казалось егоповедение. Может, ему нравилось мое равнодушие, которое он принимал за игру?

Я пила вино и улыбалась, наблюдая за ним, потому что теперьвсе, что он говорил, и все, что делал, не вызывало привычного страха. Он,конечно, заметил мою улыбку и спросил, наверное, для того, чтобы я поспешилаубрать ее с физиономии:

— Ты любовница Рахманова, так с какой стати онподкладывает тебя под других? Что, не нашлось другой шлюхи?

— Почему бы тебе не спросить об этом у него?

Он усмехнулся.

— Ты его любишь?

— Нет, — удивилась я.

— Значит, Ник?

Этот вопрос вызвал у меня приступ смеха, с которым я ничегоне могла поделать. Ден вроде бы смутился, сообразив, какую чушь сморозил, и сотвращением добавил:

— Ник свинья.

— Почему? — удивилась я. Вовсе не обида за Никазаставила меня задать вопрос, напротив, определение «свинья», с моей точкизрения, было слишком мягким. Мне было интересно, чем Ник заслужил такоеопределение у человека, с которым он был похож как две капли воды.

— Ник — просто овчарка на длинной цепи, которая срадостью лижет ноги хозяевам. К тому же он садист.

— А ты? — не удержалась я.

— Я — нет. — Ден нахмурился, его длинные пальцынервно скользили по столу.

— Значит, все, что о тебе рассказывают, просто выдумки?

— Я никогда не был садистом и всегда стрелял в голову,чтоб человек не мучился.

— Похвально. Твои жертвы должны быть благодарны тебе.

— Не многие желали бы помучиться, — усмехнулся он.И вдруг протянул руку, схватив мою ладонь, больно ее сжал. — Останься сомной сегодня.

Я покачала головой, и он сразу понял, что настаивать бесполезно,что я не кокетничаю.