Читать книгу "Американский принц - Сьерра Симоне"

что в этом не было вины Колчестера, он не был ни в чем виноват.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — пообещал он спокойным и доброжелательным голосом, несмотря на мою дерьмовую вспышку ярости. Его глаза осматривали мое лицо. — Я серьезно, Эмбри. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ее спасти.

Из-за того, что он использовал мое имя, я остановился, успокоился достаточно, чтобы отступить и притвориться, что слушал стратегию капитана. Эмбри. Мое имя странно звучало на его губах, два теплых слога, прерванные треском и ревом деревни, горящей позади нас.

Был ли я плохим братом, потому что в этот момент я был готов повременить с тем, чтобы отправиться за Морган ради того, чтобы услышать, как Колчестер снова произнесет мое имя?

Собственно, лучше не знать ответ.

Капитан закончил отдавать приказы; три наших взвода разделились и начали под разными углами прокладывать себе путь в деревню. Я сказал «деревня», хотя в тот момент ее нельзя было узнать. Улицы были настолько сильно завалены камнями, что трудно было сказать, где дорога, а где ряд домов. Повсюду все горело, энергично, почти весело, в то время как мы шли в зону счастливого гиперподвижного языческого обряда, а не в зону военных действий. Со всех сторон летели пули. Быстро и хаотично взрываясь.

Мы были там меньше пяти минут, когда по рации послышался голос капитана.

— У меня новые сведения, — крикнул он. — В озере находится лодка, подожженная лодка с детьми. Кто ближе?

— Я, — ответил Колчестер. — Мы туда отправимся прямо сейчас.

— И церковь, — сказал капитан. — Взрослые жители города окружены, они в церкви. Позаботьтесь о лодке как можно быстрее и отправляйтесь к церкви, Колчестер. Думаю, лодка — отвлекающий маневр.

Церковь. Морган.

Я отправил своих людей за угол, и мы обменялись выстрелами с несколькими сепаратистами на другой стороне улицы. Я рассматривал близстоящие здания в поисках церкви, и, когда ее нашел, раздался громкий взрыв, взрыв настолько сильный, что почти сбил меня с ног. Взрыв раздался со стороны нашего конвоя, где находился капитан. Я с опустившимся сердцем смотрел на облако пыли и дыма на краю деревни.

И в этот момент Колчестер громко выругался по рации.

— Четверо моих полегло. Лодка горит. Я вижу на ней детей, они машут и зовут на помощь. Капитан, мы пойдем туда, но нам может понадобиться дополнительная помощь. Капитан? Капитан?

Ответа не было.

— Кто-нибудь? — спросил Колчестер. — Нам здесь нужна помощь, немедленно!

Ответа не было, словно никого не осталось. Никого, кроме меня и моих людей. Но как же Морган…

Я слишком сильно сжал рацию и нажал кнопку вызова.

— Мы здесь, лейтенант Колчестер. Мы можем прийти к вам… но церковь тоже важна.

Пауза.

— Я знаю, лейтенант.

Я закрыл глаза, вздохнул.

— Что именно нам делать?

— Сейчас не до выбора. И ни одно решение не будет хорошим, вы это понимаете?

Казалось, что он спрашивал о чем-то другом, пытаясь сказать мне что-то еще, и я понял. Я это ненавидел, но понял. Нам всем придется потрудиться, мы занимались одним делом, нам нужно было защитить гражданских лиц в деревне, и на сложной шкале человеческой жизни дети были важнее. Даже я это видел.

— Я понимаю, Колчестер.

— Хорошо. Вы ближе всего к церкви. Отправь туда четыре человека, а остальных сюда. Я продержусь до тех пор, пока вы не подойдете.

Бросив последний взгляд на улицу, я нажал на кнопку рации.

— Я иду к тебе.

* * *

Я никогда не сожалел о своем выборе. Те дети умерли бы, если бы не мы. Нас было девять человек, и потребовались все девять, чтобы отстоять две лодки и вырвать детей из лап их будущих крематориев. Какими бы ни были последствия, я знал, что сделал правильный выбор кармически. Логически. Морально.

Но эмоционально? В том пустом месте у меня в груди, жили мои демоны, именно там они гнездились и рассказывали мне порочную злую правду обо мне. Эти демоны сказали, что я выбрал Колчестера вместо Морган, отправился на его сторону, а не на ее спасение. И хотя я никогда не раскаивался о том, что сделал, я подошел очень близко к сожалению, когда мы мчались по деревне к церкви, и я увидел возле горящего здания четверых моих погибшими. Затем я выбил пылающие двери церкви и нашел Морган, истекавшую кровью, и почти задохнувшуюся под двумя другими телами. Затем стащил с нее трупы, а Колчестер легко поднял с пола ее худенькое тело и вытащил ее на пропитанный дымом воздух. Затем я сидел рядом с ней в больнице во Львове и слушал речи врачей, о том, что она больше не сможет полноценно двигать плечом.

В те моменты я почувствовал, как ко мне прижималось сожаление, словно чувство вины могло обрести плоть и физически протянуть ко мне руку со своими заостренными пальцами.

А в последний вечер во Львове, до того как Морган выписали, и она смогла отправиться домой, она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Я никогда тебя не прощу. Как и Максена.

— Ты можешь ненавидеть меня, если хочешь, — устало сказал я. — Но не Колчестера. Он этого не заслуживает.

— Я не ненавижу его, — сказала она, отводя взгляд на потрескавшуюся бежевую стену напротив ее кровати. Через тонкую занавеску, отделяющую ее часть комнаты от человека, с которым она ее делила, я услышал кашель, а затем бормотание на украинском. — Я могу отказаться простить его и все же не ненавижу.

— Морган, знаешь, когда ты проснулась, врачи не рассказали тебе всю историю. Дети…

— Да, — внезапно процедила она. — Дети. Тебе не нужно мне снова рассказывать.

— Ты бы сделала то же самое.

Она закрыла глаза.

— Ты понятия не имеешь, что именно я бы сделала. Ты даже представить себе не можешь.

— Возможно, биологически мы — не родственники, но нас обоих вырастила Вивьен Мур. Ты бы сделала то, что лучше всего выглядело бы на бумаге. То, что хорошо бы звучало в твоих мемуарах.

— Вот почему ты это сделал? Чтобы хорошо выглядеть в книгах по истории?

Я подумал о детях, которых мы сняли с лодки, об их лицах, покрытые сажей, об их криках паники. А потом я подумал о том, что Колчестер шептал им по-украински «вы в безпеци, вы в безпеци».

Вы в безопасности, вы в безопасности.

Подумал о моем имени, которое он произнес; о его губах, о языке и о горле, создававшем звук, который уникально обозначал меня.

— Были и другие причины, — признался я.

— У