Читать книгу "А зори здесь тихие... - Борис Васильев"

Васков тенью скользил впереди, и Женька,задыхаясь, еле поспевала за ним. Правда, Федот Евграфыч налегке шел, а она — свинтовкой, да еще в юбке, которая на бегу всегда оказывается уже, чем следует.Но, главное, Женька столько сил отдавала тишине, что на остальное почти ничегоне оставалось.

А старшина весь заостренным был, на тот крикзаостренным. Единственный, почти беззвучный крик, который уловил он вдруг,узнал и понял. Слыхал он такие крики, с которыми все отлетает, все растворяетсяи потому звенит. Внутри звенит, в тебе самом, и звона этого последнего ты ужникогда не забудешь. Словно замораживается он и холодит, сосет, тянет засердце, и потому так опешил сейчас комендант.

И потому остановился, словно на стену налетел,вдруг остановился, и Женька с разбегу стволом его под лопатку клюнула. А он ине оглянулся даже, а только присел и руку на землю положил — рядом со следом.

Разлапистый след был, с рубчиками. — Немцы?… —жарко и беззвучно дохнула Женька. Старшина не ответил. Глядел, слушал,принюхивался, а кулак стиснул так, что косточки побелели. Женька впередглянула, на осыпи темнели брызги. Васков осторожно поднял камешек: чернаягустая капля свернулась на нем, как живая. Женька дернула головой, хотелазакричать и — задохнулась.

— Неаккуратно, — тихо сказал старшина иповторил: — Неаккуратно…

Бережно положил камешек тот, оглянулся,прикидывая, кто куда шел да кто где стоял. И шагнул за скалу.

В расселине, скорчившись, лежала Гурвич, ииз-под прожженной юбки косо торчали грубые кирзовые сапоги. Васков потянул ееза ремень, приподнял чуть, чтоб подмышки подхватить, оттащил и положил наспину. Соня тускло смотрела в небо полузакрытыми глазами, и гимнастерка нагруди была густо залита кровью. Федот Евграфыч осторожно расстегнул ее, приникухом. Слушал, долго слушал, а Женька беззвучно тряслась сзади, кусая кулаки.Потом он выпрямился и бережно расправил на девичьей груди липкую от кровирубашку; две узких дырочки виднелись на ней. Одна в грудь шла, в левую грудь.Вторая — пониже — в сердце.

— Вот ты почему крикнула, — вздохнул старшина.— Ты потому крикнуть успела, что удар у него на мужика был поставлен. Не дошелон до сердца с первого раза: грудь помешала…

Запахнул ворот, пуговки застегнул — все, доединой. Руки ей сложил, хотел глаза закрыть — не удалось, только веки зрякровью измарал. Поднялся:

— Полежи тут покуда, Сонечка.

Судорожно всхлипнула сзади Женька, Старшинасвинцово полоснул из-под бровей:

— Некогда трястись, Комелькова. И,пригнувшись, быстро пошел вперед, чутьем угадывая слабый рубчатый отпечаток…

Глава 9

Ждали немцы Соню или она случайно на нихнапоролась? Бежала без опаски по дважды пройденному пути, торопясь притащитьему, старшине Васкову, махорку ту, трижды клятую. Бежала, радовалась и понятьне успела, откуда свалилась на хрупкие плечи потная тяжесть, почемупронзительной, яркой болью рванулось вдруг сердце. Нет, успела. И понять успелаи крикнуть, потому что не достал нож до сердца с первого удара: грудь помешала.Высокая грудь была, тугая.

А может, не так все было? Может, ждали они ее?Может, перехитрили диверсанты и девчат неопытных, и его, сверхсрочника, орденимеющего за разведку? Может, не он на них охотится, а они на него? Может, ужвысмотрели все, подсчитали, прикинули, когда кто кого кончать будет?

Но не страх — ярость вела сейчас Васкова. Зубамискрипел от той черной, ослепительной ярости и только одного желал: догнать.Догнать, а там разберемся…

— Ты у меня не крикнешь… Нет, не крикнешь…

Слабый след кое-где печатался на валунах, иФедот Евграфыч уже точно знал, что немцев было двое. И опять не мог проститьсебе, опять казнился и маялся, что недоглядел за ними, что понадеялся, будтобродят они по ту сторону костра, а не по эту, и сгубил переводчика своего, скоторым вчера еще котелок пополам делил. И кричала в нем эта маета и билась, итолько одним успокоиться он сейчас мог — погоней. И думать ни о чем другом нехотел и на Комелькову не оглядывался.

Женька знала, куда и зачем они бегут. Знала,хоть старшина ничего и не сказал, знала, а страха не было. Все в ней вдругзапеклось и потому не болело и не кровоточило. Словно ждало разрешения, норазрешения этого Женька не давала, а потому ничто теперь не отвлекало ее. Такоеуже было однажды, когда эстонка ее прятала. Летом сорок первого, почти годназад…

Васков поднял руку, и она сразу остановилась,всеми силами сдерживая дыхание.

— Отдышись, — еле слышно сказал ФедотЕвграфыч. — Тут где-то они. Близко где-то.

Женька грузно оперлась на винтовку, рванулаворот. Хотелось вздохнуть громко, всей грудью, а приходилось цедить выдох, каксквозь сито, и сердце от этого никак не хотело успокаиваться.

— Вон они, — оказал старшина.

Он смотрел в узкую щель меж камней. Женькаглянула: в редком березняке, что шел от них к лесу, чуть шевелились гибкиевершинки.

— Мимо пройдут, — не оглядываясь, продолжалВасков. — Здесь будь. Как я утицей крикну, шумни чем-либо. Ну, камнем ударь илиприкладом, чтоб на тебя они глянули, И обратно замри. Поняла ли?

— Поняла, — сказала Женька.

— Значит, как утицей крикну. Не раньше. Онглубоко, сильно вздохнул и прыгнул через валун в березняк — наперерез.

Главное дело — надо было успеть с солнцазабежать, чтоб в глазах у них рябило. И второе главное дело — на спинупрыгнуть. Обрушиться, сбить, ударить и крикнуть не дать. Чтоб как в воду…

Он хорошее место выбрал — ни обойти его немцыне могли, ни заметить. А себя открывали, потому что перед его секретомпроплешина в березняке шла. Конечно, он стрелять отсюда спокойно мог, безпромаха, но не уверен был, что выстрелы до основной группы не докатятся, а допоры шум поднимать было невыгодно. Поэтому он сразу наган вновь в кобуру сунул,клапан застегнул, чтоб, случаем, не выпал, и проверил, легко ли ходит в ножнахфинский трофейный нож.

И тут фрицы впервые открыто показались вредком березнячке, в весенних еще кружевных листах. Как и ожидал ФедотЕвграфыч, их было двое, и впереди шел дюжий детина с автоматом на правом плече.Самое время было их из нагана достать, самое время, но старшина опять отогналэту мысль, но не потому уже, что выстрелов боялся, а потому, что Соню вспомнили не мог теперь легкой смертью казнить. Око за око, нож за нож — только таксейчас дело решалось, только так.