Читать книгу "Вояж по-турецки - Анна Лерина"

рана сильно кровила. Пол зачистили и замыли, видимо, с помощью нескольких рулонов туалетной бумаги (в комнате удалось обнаружить оставшиеся частицы крови, а вот обычного запаса бумаги как раз нет), после чего смыли это всё в канализацию. Одежда же, в которой Виталий был на новогоднем банкете, ни единого следа крови на себе не имеет. При этом её совершенно точно не стирали.

– Это значит… – начала я.

– Это значит, – продолжил шеф полиции, – что либо господин Воронков перед убийством предусмотрительно надевал какую-то спецодежду (которую, судя по записи с камеры, он с собой из комнаты точно не выносил, однако и в комнате ничего похожего обнаружено не было), либо он Карталя не убивал. И ещё. Самого орудия убийства – длинного ножа – тоже обнаружить пока не удалось. Его нет внутри, и его не выносил из гримёрки Виталий (нож слишком крупный, для того чтобы попытаться спрятать его под узкой одеждой, в которой подозреваемый был в ту ночь), его нет и в саду в пределах досягаемости броска с балкона.

– Да, задачка, – протянула я. – А вы уверены, что именно Виталик был последним, кто заходил к Карталю? Ошибки быть не могло? Может, убийце каким-то образом удалось на время отключить камеру?

– Как вы теперь уже понимаете, Люба, эта камера была у нас на особом контроле. Отключить её не удалось бы, не привлекая внимания наших сотрудников. Виталий совершенно точно был последним. Мы на всякий случай отследили, кто заходил перед ним. Две женщины из Сербии, пожелавшие лично засвидетельствовать, по их словам, своё восхищение талантом артиста.

Дверь в конференц-зал приоткрылась, и в проём просунулась голова заместителя шефа.

При виде меня голова скорчила, как мне показалось, недовольную гримасу. Ничего страшного, Капитану придётся смириться с моим присутствием в расследовании.

Господин Керем молча кивнул ему и, очевидно, желая провести разговор со своим человеком без посторонних, поблагодарил меня и отпустил к ребёнку.

Глава 13

Севку я обнаружила в детском клубе. Они с девушкой-барменом что-то увлечённо рисовали. Судя по количеству лежавших на столе густо закрашенных листов, занимались они этим уже довольно давно.

Я бочком протиснулась в полуоткрытую дверь и подошла к столу, за которым происходило действо, почти на цыпочках, чтобы не спугнуть.

Дело в том, что мой ребёнок, в отличие от большинства его сверстников, терпеть не может рисовать. Сколько бы я ни покупала ему, пытаясь привлечь к занятиям живописью, разнообразных карандашей, фломастеров, красок всех форматов, водяных картин, альбомов, блокнотов, журналов-раскрасок и прочей современной околохудожественной ерунды, так милой сердцу среднестатистического ребёнка, Севка обращал на них внимания не больше, чем на тополиный пух в июне.

Сколько-нибудь значительный интерес к рисованию он проявлял, на моей памяти, лишь дважды в жизни. Первый – года в три с половиной, когда я, поддавшись новомодному тогда течению, приобрела ему упаковку съедобных красок. Правда, интерес этот был, по вполне объективным причинам, недолгим. Во-первых, человек просто наелся. А кроме того, больше такие краски я ему всё равно не покупала из соображений беспокойства за детскую пищеварительную систему.

Второй же всплеск вдохновения случился в самом начале Севкиной карьеры школьника. Мучаясь на уроках от скуки и осознания невозможности вскочить и побежать заниматься своими делами, несчастный ребёнок открыл свежевыданные ему учебники и излил свои эмоции на бумагу, заполнив все внутренние стороны картонных обложек подобием наскальной живописи. Просто-напросто ничего другого, более для себя интересного он на уроке предпринять не решился, а к осознанию безысходности школьного бытия ещё не пришёл.

Меня тогда, помнится, вызывали к школьному психологу. Как выяснилось позже, с целью взглянуть лично и скрупулёзно оценить на предмет домашнего насилия, исходящего от меня или царящего в семье вообще.

Дело в том, что криворукий весь в меня Севка, не обладая к тому же врождённым талантом художника, изобразил героев своей любимой сказки про Чарли и шоколадную фабрику в стиле наивной живописи австралийских аборигенов. А именно «в разрезе» (с нарисованными внутри живота вкусными шоколадками и мармеладками, предварительно съеденными ими) и с подписями печатными буквами имён соответствующих персонажей.

Затрудняюсь предположить, отчего школьный психолог, долгие годы, по её словам, проработавшая с детьми, не была знакома с голливудской классикой детского кино (а между тем имена персонажей ребёнок написал очень чётко), но факт в том, что всполошилась она не на шутку, приняв Севкино творчество за изображение потенциальной расчленёнки.

С тех пор прошло уже полтора года. Севка давно смирился, хоть, признаться, и не до конца, с участью узника школы, исправно пачкает на уроках ИЗО свои альбомы произведениями прекрасной задумки и содержания, но сомнительного исполнения, получая за них от учительницы твёрдые четвёрки и даже иногда милосердные пятёрки, но собственного интереса к живописи, хоть в каком-то его ключе, не проявляет.

Отсюда понятно моё удивление по поводу обнаруженного в детском клубе увлекательного процесса.

Аккуратно присев на низкий стульчик рядом с сыном, я заглянула в листок, который Севка, высунув кончик языка, старательно заполнял размашистыми карандашными линиями. Ничего с ходу не поняв, я решила посидеть и подождать завершения работы над шедевром.

Севка закончил рисунок через пару минут, затем взглянул на меня важно и отложил листок.

– Мы тут рисовали немного, – улыбаясь, сказала девушка-бармен по-русски, но с сильным акцентом.

– А, мам, познакомься, это Гуль… Гуль…

– Гюльсерен, – назвала девушка своё трудное для восьмилетки имя.

– В общем, мам, это какая-то там роза в переводе с их языка, – сказал мой ребёнок и вопросительно посмотрел на свою вынужденную няню.

– Примерно так, – махнула рукой девушка и засмеялась. – У вас классный парень, необычный очень.

– Да уж, – вздохнула я и обняла Севку. – Скажите, а как у вас получилось усадить его за рисование? Мне этого сделать до сих пор толком не удавалось.

– Какое рисование, мам? – удивился Севка. – Мы батл устроили, кто больше героев из компьютерных игр знает и без слов и букв на столе изобразит. Первый тур был из пластилина, я выиграл. Теперь вот карандашами! Я тут вот ещё и новых персонажей придумал заодно.

Я с нескрываемым уважением посмотрела на гениальную девушку и мысленно пожелала ей шикарного мужа и долгих лет жизни в окружении роскоши и многочисленных потомков.

– Я няней и детским аниматором в большом клубном отеле раньше работала, – пояснила девушка скромно, переходя на английский. – Дети разноязычные попадались, разного темперамента и привычек, а занять надо всех сразу, вот и научилась постепенно.

Я с грустью подумала о тысячах несчастных педагогов, втайне ненавидящих, судя по их обращению с детьми, всех людей моложе