Читать книгу "Жизнь Пи - Янн Мартел"

– Нет-нет… – По голосу я понял, что отец пытается угнездиться в кресле еще глубже. – Он этих религий нахватался, как собака блох, – добавил он. – Ничего не понимаю! Мы ведь современные индийцы, а Индия вот-вот станет по-настоящему современной прогрессивной страной. Как же нас угораздило вырастить сына, который возомнил себя реинкарнацией Шри Рамакришны?

– Если, по-твоему, госпожа Ганди – это современно и прогрессивно, тут я могла бы и поспорить, – заметила матушка.

– Госпожа Ганди – это не навсегда! Ничто не может встать на пути прогресса! Все мы должны шагать под его барабан. Новые технологии полезны, а полезные идеи распространяются вопреки всем препонам, и против этого не попрешь. Если не пользоваться новыми технологиями и не принимать новые идеи, остается только одно – назад к динозаврам! И тут меня никто не переубедит. Госпожа Ганди со всеми своими глупостями уйдет в прошлое. И настанет время Новой Индии.

(Да, госпоже Ганди и впрямь предстояло уйти в прошлое. А Новой Индии в лице одного ее апологета с женой и детьми – принять решение о переезде в Канаду.)

– Ты слышала, что он брякнул? – продолжал между тем отец. – «Бапу Ганди сказал: „Все религии истинны“».

– Да.

– Бапу Ганди? То есть он уже с Ганди на короткой ноге! Сегодня – папа Ганди, а завтра что? Дядя Иисус? Да, и потом, что это еще за чушь насчет ислама? Он что, заделался мусульманином?

– Похоже на то.

– Мусульманин, значит… Набожный индуист – это куда ни шло, это я могу понять. Христианин в придачу – хоть с трудом, но в голове еще укладывается. В конце концов христиане здесь уже не первый век: святой Фома, святой Франциск Ксавье, миссионеры все эти… И школы у них хорошие.

– Да.

– Короче, со всем этим я еще могу смириться. Но ислам?! Он же совершенно чужд нашим традициям! Мусульмане – чужаки!

– Они здесь тоже не первый век. И потом, их в сотни раз больше, чем христиан.

– Какая разница? Все равно они чужаки.

– Может, Писин шагает под другой барабан.

– Ты что, его защищаешь? Тебя не волнует, что он вообразил себя мусульманином?

– А что мы тут можем поделать, Сантуш? Для него это серьезно, но вреда-то никакого! Может, само пройдет? Уйдет в прошлое – как госпожа Ганди.

– Ну почему бы ему не увлечься чем-нибудь другим, чем положено мальчишке в его возрасте? Вот Рави молодец – думает только о крикете, кино и музыке.

– Думаешь, это лучше?

– Да нет, нет. Ох, не знаю, что и думать. Такой был трудный день… – Отец вздохнул. – И до чего он, интересно, дойдет с этим своим увлечением?

Матушка хмыкнула:

– На прошлой неделе он дочитал книжку под названием «Подражание Христу».

– Подражание Христу?! Ну и ну. Вот я и спрашиваю: до чего он дойдет? – воскликнул отец.

И оба рассмеялись.

Глава 28

Свой молитвенный коврик я очень любил. Вообще-то он был самый обычный, но в моих глазах сиял необыкновенной красотой. До сих пор жалею, что он пропал. Любой клочок земли, на котором я его расстилал, становился для меня родным, как и все вокруг. А это, по-моему, – верный признак того, что коврик был и вправду хорош: ведь он напоминал, что вся земля – творение Божье и все, что ни есть на ней, – священно. Украшал его простенький золотой орнамент на красном фоне: узкий прямоугольник с треугольником на одном боку, который полагалось направлять острием в сторону киблы (туда же, куда ты повернут лицом во время молитвы), и плавающие вокруг завитушечки, как кольца дыма или надстрочные знаки какой-то незнакомой письменности. Ворс был мягкий. Когда я падал ниц, лоб мой касался коврика в нескольких дюймах от коротенькой бахромы по одну его сторону, а кончики пальцев на ногах – в нескольких дюймах от бахромы с противоположной стороны. Очень уютно: где б ты ни оказался на этой огромной земле, с таким ковриком сразу почувствуешь себя как дома.

Я молился под открытым небом – так мне больше нравилось. Чаще всего я расстилал свой коврик во дворе за домом – в уединенном уголке под сенью кораллового дерева и ветвей бугенвиллеи, оплетавших его ствол и ограду. Чудесное было сочетание – пурпурные прицветники бугенвиллеи и красные цветы кораллового дерева. А вдоль стены стояли в ряд горшки с пуансеттиями. В пору цветения дерево так и кишело птицами – сюда слетались вороны и майны, розовые скворцы, нектарницы и попугаи. Справа от меня смыкались под тупым углом стены ограды. Впереди и по левую руку простирался залитый солнцем двор, на который отбрасывало расплывчатую резную тень мое коралловое дерево. Конечно, все менялось с переменой погоды, в разное время года и дня. Но в памяти моей все сохранилось так отчетливо, будто не менялось никогда. Я обращался лицом в сторону Мекки, ориентируясь на линию, которую прочертил там, на бледно-желтой земле, и регулярно подновлял.

Оборачиваясь после молитвы, я иногда замечал, что отец или матушка, а то и Рави, подглядывают за мной. Потом им надоело.

С крещением вышло не совсем гладко. Матушка сыграла свою роль как нельзя лучше, но отец стоял с каменным лицом, а Рави впоследствии не поскупился на пространные отзывы об этой церемонии, хоть и милостиво предпочел ей крикетный матч. Помню, как вода стекала по лицу и шее тонкими струйками: одна-единственная чаша воды освежила меня, как настоящий муссонный дождь.

Глава 29

Почему люди переезжают в чужие края? Что заставляет их сниматься с насиженных мест и бросать все нажитое ради великой неизвестности, распростершейся где-то там, за горизонтом? Чего ради они решаются штурмовать этот Эверест формальностей и процедур, от которых начинаешь чувствовать себя нищим попрошайкой? Чего ради они бросаются очертя голову в эти джунгли неизведанного, где все так необычно, странно и сложно?

Ответ всегда один – один для всех: люди переезжают в чужие края в надежде на лучшую жизнь.

В середине семидесятых в Индии наступили беспокойные времена. Я догадывался об этом по морщинам, собиравшимся у отца на лбу всякий раз, когда он разворачивал газету. И по обрывкам его разговоров с матушкой, Мамаджи и другими знакомыми. Не то чтобы я не понимал, к чему они клонят, – нет, просто меня это не интересовало. Орангутаны по-прежнему лопали чапатти так, что за ушами трещало; мартышки никогда не спрашивали, что новенького слышно из Дели; носороги все так же мирно сосуществовали с козами; птицы щебетали; тучи проливались дождем; солнце припекало; земля дышала; Бог просто был и никуда деться не мог, а значит, все в моем мире оставалось в полном порядке.

Но отца госпожа Ганди все-таки доконала. В феврале 1976-го указом из Дели было смещено правительство Тамилнада. Туда входили противники госпожи Ганди, из числа самых рьяных. Смену власти провели быстро и без шума – глава кабинета министров Карунанидхи «сложил с себя полномочия», то есть попросту говоря, сел под домашний арест. Кому какое дело было до падения одного местного правительства, когда вот уже восемь месяцев конституция всей страны висела на волоске? Но в глазах отца это событие увенчало собой воздвигнутую госпожой Ганди башню диктатуры. Верблюду в зоопарке было хоть бы хны, но последняя эта соломинка сломала спину отца.