Читать книгу "Барчестерские башни - Энтони Троллоп"

И все же, хотя архидьякон был убежден, что эти перемены лишили пост смотрителя барчестерской богадельни прежней славы и почета, что вмешательство либералов осквернило это заведение, что уменьшение содержания, старухи и прочие новшества значительно изменили все к худшему, он был достаточно практичен и вовсе не желал, чтобы его тесть, имевший сейчас лишь двести фунтов в год на все свои нужды, отказался от этого поста, пусть даже оскверненного, уже не почетного и поставленного под нежелательный чиновничий контроль.

Итак, мистер Хардинг решил вернуться в свой старый дом при богадельне и, надо признаться, по-детски этому радовался. Уменьшение содержания его нисколько не трогало. Экономка и старухи несколько угнетали его, но он утешился мыслью, что городским беднякам это принесет пользу. Ему была немного неприятна мысль, что его возвращение в богадельню будет как бы милостью нового епископа, которую к тому же придется получить из рук мистера Слоупа, но архидьякон заверил его, что ни о какой милости тут не может быть и речи. Назначение прежнего смотрителя все считают само собой разумеющимся. Вот почему мистер Хардинг без колебаний объявил дочери, что вопрос о его возвращении в их старый дом можно считать решенным.

— И тебе не надо будет просить об этом, папа.

— Разумеется, нет, милочка. Не могу же я просить о чем-либо епископа, с которым почти не знаком. И, конечно, я не обращусь к нему с просьбой, исполнение которой, возможно, зависит от мистера Слоупа. Нет! — добавил он с несвойственным ему жаром.— Я буду очень рад вернуться в богадельню, но я не вернусь туда, если об этом мне нужно будет просить мистера Слоупа.

Эта гневная вспышка была неприятна Элинор. Мистер Слоуп не стал ей симпатичен, но она поверила, что он питает к ее отцу большое уважение, и считала, что их отношения не должны быть враждебными.

— Папа,— сказала она,— мне кажется, ты неверно судишь о мистере Слоупе.

— Неужели? — спокойно спросил он.

— Мне кажется, что да, папа. Я думаю, произнося проповедь, которая так рассердила архидьякона и настоятеля, он вовсе не хотел проявить неуважение к тебе.

— Я, милочка, и не предполагал этого. И не задавался вопросом, хотел он этого или не хотел. Такой пустяк не заслуживал бы внимания, а тем более внимания капитула. Но боюсь, он проявил неуважение к установленному ритуалу англиканской службы.

— Но ведь он мог считать своим долгом открыто выступить против того, что настоятель, и ты, и все мы здесь одобряем?

— Вряд ли долг молодого человека — грубо нападать на религиозные убеждения священнослужителей старше его и возрастом и саном. Простая вежливость, не говоря уж о терпимости и скромности, требовала, чтобы он промолчал.

— Но мистер Слоуп сказал бы, что в подобных делах он не может молчать, не нарушая велений своего Творца.

— И не может быть вежлив?

— Этого он не говорил, папа.

— Поверь, детка, слово божье не требует, чтобы христианские священнослужители оскорбляли убеждения или даже заблуждения своих братьев; и религия, как всякое иное призвание, только выигрывает от вежливости и такта. Как ни грустно, я не нахожу оправданий для проповеди мистера Слоупа. А теперь, милочка, надень-ка шляпку, и мы прогуляемся по саду богадельни. С тех пор как мы оттуда уехали, у меня ни разу не хватило духу даже заглянуть туда. Но теперь — другое дело.

Элинор позвонила, отдала множество распоряжений относительно драгоценного младенца, которого скрепя сердце покидала на целый час, и отправилась вместе с отцом посетить богадельню. И для нее, как для него, это была запретная земля с того самого дня, когда они вместе покинули стены своего старого дома.

ГЛАВА IX Семейство Стэнхоуп

Прошло три месяца правления доктора Прауди, и в епархии уже можно заметить перемены, свидетельствующие, во всяком случае, об энергии деятельного ума. Например, отсутствующие священники получили приглашение вернуться, столь недвусмысленное, что уклониться было невозможно. Милейший покойный епископ Грантли был излишне снисходителен в этом вопросе, а архидьякон смотрел сквозь пальцы на отсутствие тех, кто мог сослаться на благовидный предлог и щедро платил своему заместителю.

Больше всех в епархии грешил этим доктор Визи Стэнхоуп. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз исполнял свои обязанности, и причиной тому было лишь его отвращение к ним. Он был соборным пребендарием, владельцем одного из лучших епархиальных домов в городе и священником двух прекраснейших приходов — Крэбтри и Стогпингема. Вернее, не двух, а трех, так как к Стогпингему был присоединен еще приход Эйдердаун. Доктор Стэнхоуп прожил в Италии двенадцать лет. Он отправился туда подлечить ларингит, и хотя с тех пор ларингит его особенно не тревожил, недуг этот позволил ему все эти годы пребывать в безделии.

Его вызвали на родину — отнюдь не грубым приказом, но так, что он не счел возможным игнорировать это приглашение. Ему — по желанию епископа — написал мистер Слоуп. Во-первых, епископ нуждался в неоценимой помощи доктора Визи Стэнхоупа; во-вторых, епископ полагал своим безотлагательнейшим долгом лично познакомиться со всеми виднейшими членами своего капитула; в третьих, епископ, заботясь только об интересах доктора Стэнхоупа, рекомендовал ему хотя бы на время вернуться в Барчестер; а в заключение было сказано, что высшие сановники церкви в настоящее время серьезно заняты вопросом об отсутствующих священнослужителях и доктору Визи Стэнхоупу необходимо подумать о том, что его имя может оказаться в числе тех, которые, вероятно, в ближайшем будущем будут сообщены парламенту.

Неопределенность этой последней угрозы была настолько пугающей, что доктор Стэнхоуп решил провести лето в своей барчестерской резиденции. В его приходских домах жили замещающие его младшие священники, да к тому же он не был уверен, что после такого перерыва сумеет должным образом исполнять свои обязанности. Однако барчестерский дом ждал его, и он полагал, что для него не составит особого труда время от времени читать проповеди в Соборе. А посему он со всем семейством прибыл в Барчестер, где мы и представим их читателю.

Главной фамильной чертой Стэнхоупов была, пожалуй, бессердечность; но у большинства из них ей сопутствовали добродушие, скрывая ее от глаз света. Они так охотно оказывали услуги ближним, что ближние не замечали, насколько им безразлично чужое счастье и благополучие. Стэнхоупы навестили бы вас на одре болезни (при условии, что она не заразна), принесли бы вам апельсины, французские романы и последние сплетни, а потом с равным спокойствием услышали бы о вашей смерти или выздоровлении. И друг к другу они относились точно так же: терпели и сдерживались — а иногда, как мы увидим, это было очень нелегко,— но тем и исчерпывалась их взаимная любовь. Поистине удивительно, как много был способен сделать (и делал) каждый из них, чтобы испортить жизнь остальным четырем.

Ибо их было пятеро, а именно сам доктор Стэнхоуп, миссис Стэнхоуп, две дочери и сын. Глава семьи был наименее примечательным и наиболее почтенным из них всех, хотя его достоинства были лишь негативного свойства. Это был благообразный несколько апоплексического вида джентльмен лет шестидесяти с белоснежными густыми волосами, напоминавшими тончайшую шерсть. Его серебряные бакенбарды отличались необыкновенной пышностью и придавали его лицу сходство с благодушной мордой дремлющего старого льва. Одевался он всегда щегольски. Однако, и прожив в Италии столько лет, он носил одежду лишь темных тонов, как подобает священнику, хотя в остальном она не слишком напоминала о его сане. Он не был разговорчив, но, говоря мало, говорил хорошо. Читал он только романы и стихи самого легкого и не всегда самого нравственного содержания. Это был законченный бонвиван — большой знаток вин, хотя пил он умеренно, и суровейший судья во всех вопросах кулинарного искусства. Ему приходилось многое извинять своей жене, а позже и детям, и он извинял все, кроме пренебрежения к его обеду. Со временем они научились уважать эту слабость, и теперь терпение доктора Стэнхоупа редко подвергалось испытанию. Он был священником, но из этого не следует делать вывод, будто религиозные убеждения играли большую роль в его жизни. Вероятно, религиозные убеждения у него были, но он редко кому-нибудь их навязывал, даже своим детям. Эта сдержанность была непреднамеренной, но постоянной. Не то, чтобы он заранее решил никак не влиять на их образ мыслей, но, будучи ленив, откладывал это до тех пор, пока не стало уже поздно. И каковы бы ни были убеждения отца, дети, во всяком случае, были не слишком ревностными членами церкви, которая давала ему средства к существованию.