Читать книгу "И дети их после них - Николя Матье"

Маню жил под самой крышей, и там было еще жарче, чем в кабаке.

– Устраивайтесь, – сказал Гранд, указывая на раскладной диван.

Затем распахнул настежь окна. Ребята уже обливались потом.

На полу в корзине спал какой-то бобик, тяжело дыша во сне. На выступавших из стен балках валялось несколько книжек в мягких обложках, африканские безделушки, в углу висел «ловец снов». Больше в комнате ничего особенного не было, большое оранжевое кресло да постер фильма «Подземка» на стене. Одна кнопка выпала, и верхний правый угол постера загнулся вниз.

Маню отошел к кухонному уголку и вернулся оттуда с упаковкой пивных банок из «Альди». Это была «Пятидесятка», та еще моча, но из холодильника. Он взял себе одну банку, оставив весь пакет на низком столике, и опустился в кресло.

– Пейте, пока холодное.

Ребята послушались. Пиво было ледяное. Блеск!

Поставив банку на стол, Маню развернул кресло, чтобы почесать за ухом собачонку, по-прежнему спавшую в корзинке. Это была маленькая рыжая с черным дворняжка с острой мордочкой. От его прикосновения песик вздохнул, и Маню налил ему немного пива в плошку.

– Хочешь выпить?

Он поднес посудину к песику, тот с сомнением приоткрыл глаз, лакнул два-три раза, и голова его снова упала на дно корзинки.

– Бедная псина. Дрыхнет целыми днями от этой жары.

Затем он включил музыкальный центр. Какой-то тип запел «Я прекрасно могу без тебя обойтись». Это было то что надо, и Маню прибавил звук.

– А у тебя клево, – сказал кузен. – Я и не знал, что ты разъезжал по свету.

– Еще чего! Три четверти этих штучек куплены в Сент-Уэне. Одно время я без конца туда мотался. Чуваки сплавляли мне всякое дерьмо тоннами.

Маню сделал большой глоток и аккуратно поставил банку обратно на мокрый кружок, оставленный ею на столике.

– Ну да, мне здесь удобно. Для дочки есть комната. От центра недалеко. Но мне на это плевать. Только вот летом от жары подохнуть можно.

Кузенам было страшно неудобно: раскладной диван, на котором они сидели, оказался жестким, как деревяшка. Гранд попивал пиво, с явным удовольствием наблюдая их муки.

– Вы в порядке?

– Ага.

Потом, вдруг посерьезнев, он наклонился к ним:

– Знаете, из этих Буали я знал главным образом кузенов, когда работал в «Эскаль». С Саидом мы вместе сидели. Ну перекинулись парой слов раз-другой, вот и все. А с малышней – вообще ничего. Я же теперь тихо сижу.

Не переставая говорить, он принялся шарить под столиком. Там были кучей навалены фильмы, журналы, упаковки из-под жратвы, детский рожок с прокисшим молоком на дне. Кузены переглянулись. Они уже жалели, что пришли.

– А, вот!

Маню нашел что искал – металлическую коробочку из-под резиновых заплаток для шин. Он открыл ее, и на столик выпали два грамма кокса, комковатого, с розовым оттенком. Антони раньше никогда его не видел. Во рту у него пересохло. Маню уже готовил три ровные дорожки. Для этого он использовал игральную карту – восьмерку бубен.

– Эй, Маню, мы не будем. Это реально круто, но нам надо идти.

Пес открыл наконец пасть и зевнул. Увидев, чем занимается хозяин, он вскочил и весело отряхнулся. Сердце у Антони захлестнула жалость. Собачонка стояла на трех лапах, четвертая была лишь почерневшим обрубком. Он смотрел, как песик скачет вокруг хозяина. Тот смочил палец, взял немного кокса и подставил псу, который жадно всё слизал. И даже залаял. Маню засмеялся, призывая кузенов в свидетели.

– Умора, а?

– Ага, – проговорил Антони.

– Серьезно, Маню, – снова попытался возражать кузен. – Мы пойдем. У меня еще дело есть.

– Да ладно вам. Смотрите, даже пес это употребляет.

Гранд свернул в трубочку стикер для заметок и вдохнул свою дорожку кокса. Сантиметров десять, не меньше.

– Теперь вы.

Он протянул стикер Антони. С того буквально текло.

– Погоди, – сказал кузен, – мы…

– Ну, задолбали.

Тем временем дворняжка, рыча, со страшной скоростью крутилась в корзинке в надежде ухватить себя за хвост.

– Вот сукин сын! – воскликнул Маню.

Он ржал, песик крутился все быстрее, ребята не верили своим глазам.

– Ладно, успокойся, – сказал Гранд. – Оп! – Он звонко шлепнул пса по заднице, тот заскулил и улегся. – Каждый раз одно и то же. Просит попробовать, а потом превращается в полного придурка.

Он вернулся к гостям, несколько раз шмыгнул носом, улыбнулся, демонстрируя свои синтетические зубы. Антони показалось, что эта физиономия что-то ему напоминает. Ну да, Верховный Инка из «Семи хрустальных шариков»[9].

– Блин, ну жара!

Маню скинул футболку и запустил ею в угол. Без нее он оказался тощим, как вобла. Даже в сидячем положении на брюхе не было видно ни одной складки. Он снова с неумолимой настойчивостью подъехал к Антони:

– Ладно, давай, поехали. Пора, приятель. Ну! Вдыхай, быстро, одним махом – рррраз!

Антони опустился на колени перед столом. По лбу у него струился пот, грудь сдавило: вот-вот отрубится!

– Вот увидишь: тебе сразу станет хорошо.

Мальчик вставил трубочку в нос, с силой втянул в себя воздух. Когда он снова выпрямился, страх исчез. Дело сделано. Он даже гордился собой.

– Эге! – сказал Гранд. – Ну как?!

Антони часто моргал. Он ничего не чувствовал, только раздражение слизистой носа. Он сопел. Потом ущипнул себя за нос большим и указательным пальцами. Улыбнулся. Провел кончиком языка по губам.

– Во блин.

Гранд прыснул со смеху.

– Видал?!

Паренек не сумел бы описать свое состояние. Ничего общего с бухаловом или косяками. Он чувствовал себя хозяином своей судьбы, тонким, острым, как скальпель. Сейчас он смог бы сдать выпускные экстерном. И Стеф вдруг стала казаться ему невероятно доступной.

Кузен тоже проделал все что надо. Когда он поднял голову, на лице его сияла улыбка. Все изменилось, ребята очутились где-то в другом месте, очень даже неплохом, надо сказать. И это было чертовски приятно.

И тут понеслось.

Маню сделал еще три дорожки, потом достал бутылку пастиса и разлил его в большие стаканы со льдом. Антони все говорил-говорил-говорил со страшной скоростью о смысле жизни, о коксе, благодарил Гранда, он так рад, что он здесь, правда, это круто, он с удовольствием повторил бы, решился он сказать. Не переставая болтать, он наслаждался ясностью своей речи, точностью – до миллиметра – формулировок, невероятной быстротой мыслей. Разговор казался ему чем-то вроде катания на коньках. Феноменальное ощущение скорости, особенно на поворотах.