Читать книгу "Фиеста в Кала Фуэрте - Розамунда Пилчер"

Даже дом, казалось, не мог защитить их от разбушевавшейся стихии. Джордж сразу вышел на террасу и принялся сражаться со ставнями. Ветер был настолько силен, что ему приходилось буквально отдирать их от стен. Часть цветочных горшков свалилась с балюстрады вниз, остальные откатились на середину террасы, где и лежали грудой черепков в луже грязи. Когда наконец ставни и внутреннюю дверь удалось закрыть, дом стал мрачным и словно бы незнакомым. Джордж попытался зажечь свет, но электричества не было. Дождь, просочившись сквозь трубу, залил огонь в камине; вода в колодце клокотала и, похоже, готова была перелиться через край.

— С нами ничего не случится? — спросила Селина.

— А что может случиться?

— Я боюсь грома.

— Ничего он тебе не сделает.

— А молния?

— Что ж, бойся молнии.

— Я и боюсь!

Селине показалось, что Джордж хочет извиниться, но он всего-навсего полез в карман и вытащил отсыревшую пачку сигарет. Бросив ее в залитый водою очаг, отправился искать другую, а найдя, нечаянно рассыпал сигареты по полу камбуза. Подняв одну, закурил, а, поскольку уже находился в камбузе, налил себе неразбавленного виски. Потом подошел со стаканом к колодцу, опустил ведро, наполнил его и — с приобретенной за долголетнюю практику сноровкой — плеснул воды из ведра в стакан, не пролив ни капли.

— Хочешь выпить? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Сделав добрый глоток, Джордж уставился на Селину; она не могла понять, смеется он или нет. Оба они вымокли до нитки. Селина сбросила безнадежно испорченные туфли и беспомощно стояла в потихоньку увеличивающейся луже воды, стекавшей с подола; волосы облепили ее лицо и шею. Джорджу Даеру, в отличие от нее, мокрая одежда, казалось, ничуть не мешала.

— Вы, наверное, к такому привыкли, — сказала Селина и попыталась выжать на себе платье. — А главное, не было никакой нужды мокнуть. Мы могли преспокойно переждать грозу у Рудольфо. В дом бы он нас впустил...

Джордж со стуком поставил стакан на стол, подошел к лестнице и, перескакивая через две ступеньки, поднялся на антресоли.

— Держи, — сказал он и бросил вниз пижаму. — И это. — За пижамой последовал купальный халат. Затем послышался звук выдвигаемого ящика и восклицание: — И это! — С антресолей слетело полотенце. Потом появился он сам и, держась за перила и глядя на Селину сверху вниз, сказал: — Иди в ванную. Сними с себя все, хорошенько разотрись и переоденься.

Селина подняла вещи, которые он ей бросил. Когда она открывала дверь ванной, через перила перелетела мокрая рубашка, а следом за ней насквозь промокшие туфли на веревочной подошве. Селина торопливо проскользнула в ванную и заперла за собой дверь.

К тому времени, как она вышла, обсохшая, в пижаме и халате, которые, конечно, были ей велики, с головой, обмотанной полотенцем, в комнате произошла разительная перемена. Огонь в камине ярко пылал, в нескольких местах стояли горящие свечи в старинных бутылках из-под вина, из приемника лились звуки фламенко, а Джордж Даер не только переоделся, но и побрился. На нем теперь был белый пуловер, синие саржевые брюки и красные кожаные шлепанцы. Он сидел перед очагом спиной к огню, читая английскую газету, и с виду ничем не отличался от наслаждающегося покоем джентльмена в собственном загородном доме. Когда появилась Селина, он поднял на нее глаза.

— А вот и ты.

— Что делать с мокрыми вещами?

— Брось на пол в ванной. Хуанита утром приведет их в порядок.

— Кто такая Хуанита?

— Моя горничная. Сестра Марии. Ты знаешь Марию? У нее в деревне бакалейная лавка.

— Мать Томеу.

— Значит, с Томеу ты уже познакомилась.

— Да. Он нам показал дорогу.

— В корзине, которую принес Томеу, оказался цыпленок. Он уже жарится на вертеле. Посиди возле огня — согреешься. Я тебе налью чего-нибудь выпить.

— Я не хочу пить.

— А ты вообще когда-нибудь пьешь?

— Моя бабушка этого не одобряла.

— Твоя бабушка... прости, но это звучит, как старая ведьма.

Селина невольно улыбнулась.

— Вот уж чего про нее нельзя сказать.

Ее улыбка удивила Джорджа. Не спуская с Селины глаз, он спросил:

— В какой части Лондона ты живешь?

— Куинс Гейт.

— Куинс Гейт... Неплохой район. Надо думать, няня водила тебя гулять в Кенсингтонский парк?

— Да.

— Братья или сестры у тебя есть?

— Нет.

— А дяди и тети?

— Нет. Никого нет.

— Вот почему тебе так отчаянно хотелось иметь отца.

— Почему отчаянно? Просто хотелось.

Джордж повертел в руке стакан, глядя на всколыхнувшуюся желтоватую жидкость.

— Знаешь, со мной такое случалось... дорогие мне люди оставались живыми, покуда... покуда не являлся какой-нибудь болван, обожающий совать нос в чужие дела, и не сообщал, что они умерли.

— Мне сказали, что мой отец умер, много лет назад.

— Знаю, но сегодня повторили в очередной раз. И убил его я.

— Не нарочно ведь.

— Какая разница! — И добавил, уже мягче: — Тебе обязательно нужно выпить. Чтобы согреться.

Селина отрицательно покачала головой, и Джордж не стал настаивать, однако почему-то почувствовал неловкость. Он привык к обществу Франсис, которая сама наливала себе стакан за стаканом, даже если к концу вечера у нее все начинало плыть перед глазами и появлялась охота по малейшему поводу затеять скандал; на следующий день, правда, голова и взгляд были такие же ясные, как всегда, и о вчерашнем напоминало лишь легкое дрожание рук, когда она закуривала десятую за утро сигарету. Но эта девочка...

Джордж искоса наблюдал за Селиной. Кожа у нее на лице была цвета слоновой кости, без малейших изъянов. Она сняла с головы полотенце и энергично вытирала волосы, открыв трогательную и незащищенную, как у ребенка, шею.

— Что мы будем делать? — спросила она.

— В каком смысле?

— В смысле денег. Нужно ведь расплатиться с Рудольфо и отправить меня обратно в Лондон.

— Не знаю. Надо подумать.

— Я могу послать телеграмму в свой лондонский банк, и они мне что-нибудь пришлют.

— Да, конечно.

— Сколько времени это займет?

— Дня три-четыре.

— А может, стоит снять номер в гостинице?

— Сомневаюсь, чтобы Рудольфо тебя пустил.

— Знаете, я его нисколько не осуждаю. Тони — даже трезвый — на кого угодно может нагнать страх. А в пьяном виде и подавно.

— Не думаю, что Рудольфо его испугался.