Читать книгу "Последние дни. Том 1 - Тим Пауэрс"

Она дышала открытым ртом, была очень бледна и в целом выглядела так, будто была с тяжелого похмелья, и Арментроуту пришло в голову, что личность Дженис оказалась незатронутой, потому что электрошоковую процедуру применили к Коди. Именно Коди показала ему средний палец. Прошло десять секунд, и управление взяла на себя Валори, которая лучше всего справляется с «невыносимым положением». Он наклонился, взглянул в лицо Пламтри и увидел, что ее зрачки сжались в крошечные точки. Вот она-то определенно была заторможенной, и мысли у нее путались.

– Знаете, Коди, чего мы попытаемся добиться? – сказал он. – Изоляции. Выясним, которая из личностей лучше всех адаптируется в социуме, выдвинем ее на передний план и… отсоединим всех остальных. – Это описание вряд ли соответствовало общепринятой методике, но ему хотелось добиться от нее реакции. А она, похоже, не слушала его. – Коди, сколько вас всего? – продолжал Арментроут. – Мне известно, что я встречался с вами и Дженис, и я слышал о Валори.

– Боже! Я все еще в психбольнице, да? – пробормотала она, потирая глаза. – Полагаю, о холодном пиве здесь и речи быть не может… Но похмеляться тем, что было… Нет уж, благодарю покорно. Это было что-то с чем-то!

– Это было ЭСТ, – сказал Арментроут, откинувшись на спинку стоявшего около кровати стула и улыбаясь пациентке, – электросудорожная терапия, она же шоковая или «эдисоновская» терапия. – Он еще раз улыбнулся с таким видом, будто что-то вспомнил, и добавил: – Обычно курс лечения состоит из шести или двенадцати процедур, по три в неделю.

С лица женщины исчезло скучающее выражение, и Арментроут подумал было, что личность Коди ушла и сменилась маленькой девочкой, возможно, «внутренним ребенком», но когда она заговорила, это был ответ на то, что он только что сказал, и, значит, по всей видимости, это была Коди – Коди, напугавшаяся настолько, что забыла о своей наигранной язвительности.

– Снова? – сказала она. – Вы собираетесь снова сделать это со мной?

«Наконец-то искренняя реакция!»

– Я пока еще не принял окончательного решения. – Сердце Арментроута забилось быстрее, и губы самопроизвольно изогнулись в торжествующей улыбке. – Все станет ясно после собеседования, которое мы проведем ближе к вечеру.

– Разе вам не нужно мое разрешение на это?…

– Одна из вас его подписала, – ответил он, пожав плечами. Она, несомненно, поверит этому, даже если показать ей бумагу с поддельной подписью. – Сколько вас всего?

– О, Иисус всемилостивейший, у меня в автобусе полно детворы, – сказала она и, откинувшись на подушки, закрыла глаза, – и все поют «Мы на лодочке гребем» и плачут, когда обдолбанный злодей наводит пушку на водителя.

Арментроут сообразил, что она имела в виду: в финале фильма Клинта Иствуда «Грязный Гарри» загнанный в угол серийный убийца захватывает школьный автобус, полный детей.

– Где сидит… «Бес Флибертиджиббет»?

Глаза Пламтри оставались закрытыми – ее бледные веки походили на бумажную обертку, сорванную с пачки коктейльных соломинок и смятую в кулаке, но она умудрилась передать язвительное раздражение, мотнув головой.

– Он несидит, – сказала она.

И всхрапнула открытым ртом. Арментроут протянул руку и выключил лампу, а потом встал и открыл дверь в коридор.

Ощущая в себе пустоту предвкушения, он прикрыл за собой дверь. «На сеансе психотерапии в три часа нам определенно предстоит оч-чень вкусная процедура», – радостно уверял он себя.

Через час после ланча Кокрен стоял в огороженном дворике и курил – у него оставалось лишь две сигареты «Мальборо», – прикурив от зажигалки, которую крепко держала в кулаке дежурная медсестра, выпустившая пациентов на ежечасную прогулку. Послеполуденное солнце заливало ярким светом асфальт и пальмы, возвышавшиеся за решеткой, и Кокрен, прищурившись, рассматривал сквозь прутья двоих мужчин, копавшихся в моторе автомобиля на стоянке в попытке завести его, и завидовал их столь тривиальным трудностям.

Лонг-Джон Бич стоял, прислонившись к изгороди, в паре ярдов справа от Кокрена, и осторожно почесывал уголок заплывшего глаза рядом с краем прилепленной к носу серебристой накладки. Кокрен вспомнил, что вчера вечером старик съел девять сигарет, и попытался сначала заставить себя возмутиться таким поведением, а затем порадоваться тому, что однорукий псих, похоже, не только не помнит, как ему сломали нос, но и не обращает внимания на свое состояние, но сумел отвлечься лишь слегка и ненадолго.

Кокрен бросил окурок наземь и наступил на него.

– Нина, – произнес он в сторону автостоянки, но достаточно громко, чтобы Лонг-Джон Бич услышал его, – ты меня слышишь?

Старик вскинулся и, вытянув шею, уставился на двоих незнакомцев, полускрытых тенью поднятого капота.

– Надо было крикнуть, – сказал он. – А что, я так сильно храпел, да? А когда проснулся, так кашлял, что всю душу выкашлял прямо на пол, как большую змею.

Кокрен закрыл глаза.

– Я обращался к моей жене. Она умерла. Вы можете… слышать ее? – И, выждав секунду-другую, поглядел на старика.

– О… – Лонг-Джон Бич размашисто пожал плечами. – Возможно.

Кокрен заставил себя сосредоточиться на ее исполненном горечи голосе, каким услышал его накануне вечером.

– Нина. – Сейчас он отвечал ей, подбирая слова неловко, как католик, давным-давно не бывавший в церкви и неожиданно для самого себя оказавшийся в исповедальне; голова у него кружилась, он обливался потом и мог говорить, только уставя неподвижный взгляд сквозь прутья решетки на залитую солнцем стоянку. – Что бы ни случилось… я люблю тебя, и мне тебя ужасно не хватает. Посуди сама, черт побери: я из-за этого лишился рассудка! И… Господи, я прошу прощения. Конечно, ты была права насчет шардоне из «Пейс»… – Он теперь говорил торопливо, тряся головой: – …оно слишком резкое и выразительное, оно забивает вкус еды. Показушное вино, сделанное специально для слепых дегустаций, ты совершенно права. Прости, что я называл ваши фамильные вина водянистыми с чересчур заметным кремневым тоном. Прошу тебя, скажи, что дело не в том дурацком споре в новогоднюю ночь… Но если я виноват…

Он умолк и посмотрел искоса на своего спутника, который внимательно прислушивался к его словам.

Видимо, сообразив, что от него ждут какого-то ответа, Лонг-Джон Бич переступил с ноги на ногу и поморгал заплывшими глазами.

– Ну… я никогда в винах не понимал, – сказал он виновато. – Я всего лишь ел дымки.

Кокрен цеплялся за описание сумасшедших, которое однажды процитировал кто-то из друзей: «Приходит время, когда у них в головах перестает появляться что-то новое», – ведь в последнее время он сам определенно мог рассчитывать на несколько по меньшей мере ужасных откровений ежедневно.

– «Считай, что не король тебя отринул, – сбивчиво проговорил он строки, которые застряли у него в горле накануне, – а ты его»[21].