Читать книгу "Русалки-оборотни - Антонина Клименкова"

— Наверно, из меня получилась бы строгая мать, — чуть смущенно сказала она, посчитав необходимым объяснить свой строгий тон. — Я не сторонница модного либерального воспитания. Молодежь всегда готова найти себе развлечение, а о деле забыть. Вот Игорь Сидорович считает, что главная задача родителей привить детям уважение к порядку…

— Вы знакомы с господином Антиповым? — перебил Серафим Степанович, улыбнувшись подобным рассуждениям — мадам Ямина была ненамного старше Феликса и сгодилась бы тому разве что в сестры, но никак не в воспитатели.

— Да, — кивнула хозяйка, и отчего-то щеки ее порозовели. — Он часто заходит по-соседски на чай. Поместье, где он служит управляющим, недалеко отсюда. Коли не по дороге, а напрямик по берегу озера, всего с четверть часа ходьбы будет. Я гостям рада, Игорь Сидорович — человек образованный, с ним любому поговорить приятно.

Серафим Степанович неопределенно покачал головой. Ему что-то соседский управляющий не показался особенно приятной в общении персоной. Впрочем, то дело вкуса.

— Он ведь не женат? — поинтересовался старец.

— Холост… Ах, вон Глаша идет! — обрадовалась Ямина возможности сменить тему.

Действительно, стукнула садовая калитка, и на аллейке среди цветочных грядок появилась Глафира, звонкая, как весенняя птичка. Издали завидев хозяйку терема, направилась по дорожке к веранде, да от нетерпения то и дело срывалась с шага на бег.

— Такой казус, Полиночка Кондратьевна! — объявила она, хохоча еще от калитки. — Вы себе не представляете!

А подбежав к веранде, с разбега вскарабкалась по бревнам и повисла на перилах, обхватив в обнимку столб, подпирающий козырек крыши.

— Ах, Полиночка, такой курьез!.. — воскликнула она. Серафим Степанович залюбовался на пышущее румянцем личико, на вьющуюся своенравной змеей косу с распустившейся алой лентой. — Ой, вы тоже здесь? — выглянув из-за вьюнка, заметила Глаша монаха. — Добрый день!

— Глаша, как можно? — ужаснулась ее поведению Полина Кондратьевна. — Ты ведешь себя словно мальчишка! Немедленно слезай и будь добра войти в дверь, как положено.

— Ага, — кивнула Глафира. — Серафим Степанович, я вот чего спросить хотела… Даже не знаю, как сказать. Всю ночь думала-думала…

Подтянувшись, сунула ступню в сквозную резьбу балясин, как по лесенке, взобралась верхом на перила и, свесив ноги, уселась. Причем длинный подол сарафана ничуть не помешал этим упражнениям и ни за что не зацепился.

— Нет, это совершенно немыслимо! — всплеснула руками Полина Кондратьевна и отправилась за дополнительными чашками.

— А что Фелйкс Тимофеевич? — полюбопытствовала Глаша. — Он уже ушел куда-то?

— Скоро будет, — ответил Серафим Степанович.

— А-а, — сказала девушка, машинально разглаживая ладонями складки юбки на коленях. — А я как раз спросить у вас хотела…

— О чем? — благожелательно осведомился старичок.

— Ну про него. Он ведь не как вы, не монах?

— Нет, — кивнул Серафим Степанович. — Но он собирается избрать сию стезю. Феликс ведь вырос в нашей обители, там для него вся жизнь. Его младенцем подкинули к воротам монастыря, аккурат у порога домика садовника, ночью, в страшную грозу. Какая тогда разразилась буря!

— Бедняжка, — покачала головой уж вернувшаяся с чашками хозяйка. — Тоже сирота, значит.

— Вообще-то в подобных случаях мы отправляем находку в приют при женском монастыре, у сестер лучше получается ладить с детьми. Но в тот раз в происшедшем брат садовник увидел знамение и решил оставить мальчика у себя. Отец игумен разрешил и даже стал крестным Феликсу.

— А почему его так назвали? — спросила Глаша, шмыгнув носом.

Ее эта история ужас так растрогала, аж слезы на глазах заблестели.

— Редкое имя-то какое! — подхватила и Полина Кондратьевна, которая сидела, облокотясь о стол, подперев ладонью щеку.

— А это оттого, — с готовностью принялся объяснять монах, — что на пеленках, в коих младенец завернут был, вензель вышитый имелся, буквы — «Фе», «Те» и «Ве». Вот братья и решили игумена в крестные отцы звать, он один у нас на «Те» начинается. А уж имя игумен сам придумал. Сказал — Феликс на латинском значит «счастливый». Раз малец в бурю, на холоде и ветру выжил, знать, счастливым ему в жизни быть суждено. Ну и фамилию придумал тоже он — Вратов, в том смысле, что у врат монастырских был найден.

Честно признаться, Глаша расстроилась. Все оказалось совсем не так, как она себе представляла, все гораздо проще и прозаичней. А она-то уже решила, будто он от несчастной любви в монастырь подался. Что полюбил он девицу-красавицу и та отдала ему свое сердце — да и как такому не отдать? Но родители ее воспротивились, заточили дочку под замок в высокой башне да сосватали за другого, постылого — нелюбимого, но богатого. А девица решила лучше удавиться да бросилась из окошка и разбилась об острые скалы. А Феликс дал клятву вечно ее помнить, не забывать и ушел в монастырь горевать… А по правде совсем неромантично получается. Хотя, если подумать хорошенько…

Тут Глафира встрепенулась — из глубины дома послышались быстрые шаги.

— Ой, Полина Кондратьевна! — заговорила она на всякий случай излишне громко. — Я ведь чего пришла рассказать-то. Вы только представьте, какой нынешней ночью казус случился! Благодарствую, — кивнула она, принимая из рук хозяйки дымящуюся парком, источающую аромат смородинового листа чашку чая и присаживаясь к столу, как воспитанная барышня, — На кладбище вчера ужас-то какой случился! Бр-р! Как представлю — аж мурашки бегают по мне по всей.

И она подробно пересказала подслушанную на берегу речки историю.

— Во как! — заключила она, украдкой покосившись на появившегося в дверях Феликса, остановившегося в нерешительности, — Все ведь думают, будто мертвецы лежат себе спокойненько, померши, а они по ночам гуляют. — И шумно отхлебнула из блюдца, закусив сладкой ватрушкой.

— Слыхал ли, брат Феликс? — усмехаясь, спросил помощника старик. — Чего только людям не привидится!

— Слышал, — кивнул молодой человек, садясь к столу.

Уплетая пирожки, Глаша неприметно окинула его цепким взглядом, от которого не укрылись ни покрасневшие от бессонной ночи глаза, ни большая, чем обычно, бледность, ни слегка растерянный вид.

— Чего-то вы, Феликс Тимофеевич, нездорово выглядите, — заметила она. — Спали, видать, плохо? Ночью-то душно было.

— С набитым ртом разговаривать неприлично, — пожурила ее хозяйка. — Я вот из твоей речи ни слова не разобрала.

Феликс, похоже, все понял, ожег девушку быстрым взглядом. Но Глаша не смутилась, чуть поперхнулась и в ответ поглядела гордо, с вызовом.

Побарабанив пальцами по столу, Серафим Степанович сказал:

— Вот вы, Глаша, смеетесь, а ведь многие верят в живых мертвецов.

— Это как? — удивилась девушка, вовремя спохватившись и проглотив кусок пряника. — Если ж уже нокойник, то никак живым не может быть!