Читать книгу "Токсичный роман - Хезер Димитриос"

Не знаю, что произошло во время войны, но что бы это ни было, оно превратило моего отца в наркомана и пьяницу. Виски. Кокаин. Героин. После того как папа записался в центр реабилитации в первый раз, я услышала термин «ПТСР» – посттравматическое стрессовое расстройство. «Эта война добила меня», – сказал он однажды, когда мне было восемь или девять.

Мы нечасто его видим.

– Как дела, милая?

– Нормально.

Мне практически нечего рассказать тому, кто больше похож на тень на периферии моей жизни. Тому, кто нарушает обещания так же часто, как дает их. Он живет в другом штате, просто голос в телефоне: достаточно неплохой парень в одну секунду и встревоженный, разгневанный мужчина-ребенок – в другую. Было бы куда легче, если бы я его не любила, но я люблю. Сложно отказаться от своей плоти и крови, даже если они бьют по твоему сердцу отбойным молотком.

– Ну хорошо, хорошо, – говорит он. – У меня новая работа. Строительство. Платят гроши, но по-черному, так что все круто.

– Здорово.

Но я падаю духом. Он произносит слова так быстро, словно нужно успеть их сказать, а то они разбегутся. Не могу понять, пьян он или под кайфом в этот раз. Кажется, я знаю, почему он звонит.

– Не уверен по поводу «здорово». У меня тут… некоторые проблемы, – говорит он, – но все будет хорошо. – Он делает паузу. – У меня нет денег прямо сейчас. На ту штуку. Про театр. Прости, милая.

Горячие слезы сразу наполняют глаза, но я сдерживаю их. Я знала, что мой летний драматический лагерь в Интерлокене был настоящей голубой мечтой, но папа, когда услышал о нем, настаивал, что сможет помочь ей сбыться. Я должна была понимать, что не стоит верить ему. Верить, что он сможет устоять на ногах дольше, чем две недели за раз, достаточно долго, чтобы отправить меня в лагерь.

– Какие проблемы? – говорю я, уже чувствуя усталость. «Ну, поехали», – думаю я.

– Знаешь, мой врач в администрации ветеранов дал мне это чертово лекарство. Чертов врач не знает, какого черта он делает.

Это нормально. Он быстро начинает злиться. Срабатывает переключатель, и ты получаешь «разъяренного морского пехотинца». Все, что я могу сделать, – это слушать, пока не передам телефон маме, чтобы они могли поспорить об алиментах, а потом он начнет наезжать на нее, пока она не станет кричать в ответ, и один из них не бросит трубку.

Через двадцать минут ругани отца по поводу администрации ветеранов я начинаю грезить. Я в Нью-Йорке, иду по Вашингтон-сквер-парк. Я студентка Университета Нью-Йорка и направляюсь на занятие по актерскому мастерству… Ты со мной, держишь меня за руку. Ты наклоняешься и целуешь меня так нежно, словно…

– Заставляет меня хотеть спать, – говорит папа.

Ты действительно имел это в виду, когда сказал, что больше не любишь Саммер, что ты даже не уверен, были ли эти чувства настоящими, истинной любовью? Потому что…

– Эй! – кричит папа.

– Прости, – говорю я, – что?

– Я сказал, что из-за чертовых лекарств мне хочется спать на чертовой работе, и я…

– Папа, – говорю я серьезно, – тебе нужно прекратить принимать эти лекарства. Или по крайней мере принимай их на ночь, чтобы ты мог поспать.

– Ну да, ну да. Возможно. Эй, твоя мама продолжает доставать меня по поводу алиментов. – Папа вот так делает – говорит обо всем подряд, когда мы общаемся. – Думаешь, ты сможешь спасти меня от нее?

Я уже привыкла к этому. Один родитель говорит это, другой говорит то. Однако должна отдать должное маме: она не оговаривает его и не пытается поставить меня между ними. Это благородно. И наверняка у нее уходит на это уйма самообладания. Интересно, это потому, что маленькая, очень хорошо спрятанная часть ее все еще любит его? Или ей просто жаль его. Они поженились, когда были так молоды, но только она научилась быть взрослой.

– Мы типа на мели, пап. Поэтому она спрашивает, – отвечаю я.

Уже не говоря о том, что отцу полагается поддерживать детей. Но этот корабль уплыл уже миллион лет назад.

– У тебя есть парень? – внезапно спрашивает он.

«Ты берешь меня за руку и поворачиваешь ее. Целуешь ладонь».

– Нет. Парня нет.

И это правда. Что парня нет. К сожалению.

– Позволь мне кое-что тебе сказать, дорогая. Все, что парень хочет от тебя, – это минет. Лучше, чем секс.

Желудок сводит. Зачем он мне это говорит? Это отвратительно.

– Пап…

Он смеется:

– Я серьезно!

Какого черта он хочет?

– Пап! Фу-у, прекрати.

– Тебе нужно знать о таких вещах. Всех мальчиков интересуют сиськи и секс.

– Нет. Не всех.

Я думаю о том, как ты сидишь за кулисами со своим черным блокнотом и пишешь песни, твои губы слегка шевелятся. Или как ты даешь мне один из наушников, чтобы мы могли послушать песню вместе. То, как ты коверкаешь движения в спектакле, чтобы всех рассмешить, твой перфекционизм, когда дело касается музыки.

– Да, это так, милая. Спроси их. Сиськи и секс, весь день, каждый день.

– Папа. Серьезно, я не хочу говорить об этом. Это вообще-то совершенно неприлично, нет?

Он просто смеется.

У меня четыре ярких воспоминания об отце, и вот они.

Когда я была маленькой девочкой, лет семи, я осталась у него на выходные. Он тогда жил в Сан-Диего возле базы морских пехотинцев. Мы пошли на пляж и провели там целый день, потому что пляж – рай для моего отца. Я отлично провела время. Но когда мы добрались домой, я поняла, что у меня болит все тело. Моя бледная кожа вся стала ярко-красной. В некоторых местах образовались волдыри. Я проплакала всю ночь. Папа забыл взять солнцезащитный крем, но не сумку-холодильник, полный пива.

Когда я была в шестом классе, папа снова отправился в Афганистан. Прежде чем он уехал, мне удалось повидать его в комнате, полной пехотинцев, и все они встали и салютовали ему. Гордость наполнила мою грудь. Потом мы ели мороженое – мятное с шоколадными крошками.

Помню, как позже в тот день мама притащила меня на площадку, где стояли ряды мужчин. «Где деньги? – кричала она. – Ты не можешь просто уехать и не оставить девочкам ничего». Это было в пустыне в 29 Палмс. Там становится холодно по ночам, и можно увидеть тысячи звезд в небе. В песке прячутся змеи. Если ты недостаточно осторожен, их зубы вопьются в твою кожу, быстрые как молнии.

Мое самое последнее воспоминание об отце – когда я пошла навестить его летом, будучи в средней школе, между седьмым классом и восьмым. Он уже много выпил, и мы сидели в гостиной его холостяцкого жилища. Он сидел в пляжном кресле, потому что только это мог себе позволить. «Я убивал людей – плохих парней. Они расставляли бомбы рядом с дорогой, убивая наших ребят направо и налево, терзая нас, – говорил он со стеклянными глазами, его взгляд был направлен на людей и места, которых я не видела. – Я видел, как погибали многие мои друзья. Их просто… больше нет».