Читать книгу "Токсичный роман - Хезер Димитриос"

– Все будет хорошо, Грейс, – шепчет твоя мама. – Если тебе понадобится поговорить, ты знаешь, где меня найти.

Здесь я чувствую себя в безопасности. В этом доме так много любви. Никто здесь не плачет перед сном и не думает, что случится, если запихать одежду в рюкзак, выйти через дверь и никогда не оборачиваться.

– Думаешь, твои родители могут удочерить меня? – шучу я, пока мы едем в театр.

– Да, но я не могу этого позволить, мы тогда совершим инцест, и это будет скандал, – говоришь ты.

Я смеюсь:

– Да, это было бы довольно отвратительно.

– Ты отлично справилась, кстати. Думаю, теперь дома все время будут повторять, Грейс то, Грейс се.

– Вы когда-либо ссоритесь или у тебя бывают проблемы?

Ты качаешь головой.

– Не особо. Мои родители достаточно спокойные и уважают меня. Я уважаю их. Все хорошо.

– Я действительно не могу такое представить.

Ты молчишь с минуту.

– Хотел бы я защитить тебя от них, – тихо говоришь ты.

Я кладу руку поверх твоей.

– Ты защищаешь. – Я улыбаюсь. – Когда мы вместе, ты помогаешь мне забыть о них. Ты… мое счастливое место.

Уголки твоих губ поднимаются:

– Звучит пикантно.

Я хлопаю тебя по руке:

– Ты знаешь, что я имею ввиду.

Ты останавливаешься на красный свет, берешь мою руку и целуешь ладонь. Я задерживаю дыхание. Ощущаю тепло твоих губ на коже, и мурашки бегут по рукам.

– Ты тоже мое счастливое место.

Я кладу голову на твое плечо, как делали твои мама и папа, и гадаю, будем ли мы когда-либо такими – сидящими за обеденным столом с нашим сыном-подростком и девушкой, влюбленной в него.

Теперь я смотрю на ту девушку, которая тебя обожает, которая думает, что с тобой безопасно, и мне хочется кричать ей, чтобы она выпрыгнула из машины и бежала сломя голову. Потому что недолго ты пробудешь ее счастливым местом.

Глава 10

В детстве мама звала нас «тремя амигос»: себя и нас с сестрой. Каждый раз мы вставали субботним утром, чтобы сделать что-то неожиданное. Мы называли это днем приключений. Поездка на велосипеде вдоль пляжа. Путешествие через каньон Топанга, пластиковые бутылки наполнены газировкой. Прогулки по торговому центру. Даже если у нас не было денег купить хоть что-то, мы перекусывали и рассматривали витрины, и этого было достаточно.

Был такой уродливый дом, выкрашенный в фиолетовый, в нашем районе Лос-Анжелеса, что каждый раз, проезжая мимо него, мы все кричали: «Фу-у-у, фиолетовый дом!». Мне это очень нравилось. Мы всегда медленно говорили, с наслаждением. «Фу-у… Фиолетовый… Дом». Мы пропевали наше веселое отвращение все вместе. Не помню ничего об этом доме, кроме того, что он был фиолетовым – безвкусного оттенка, кричащего, словно хеллоуиновские украшения в марте. Это было нашим, частью того, что делало нас «тремя амигос». Когда в нашей жизни появился Великан, он убрал фиолетовый дом. И субботние приключения. И улыбки. Мы научились жить без этих вещей. Глаза опущены, губы поджаты, руки сцеплены на коленях. Мы стали дергаться, ожидая, когда руки нанесут удар по коже, а слова прорежут кость.

Бет и я спрашивали: «ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ?» – но все, что отвечала мама, это «Я его люблю».

А я думала, а как же «Фу-у-у, фиолетовый дом»?

Великан заставил нас переехать сюда, заставил нас оставить нашу семью и Лос-Анджелес, где чудеса были за каждым углом. Он заставил нас приехать в калифорнийскую глушь, провинциальный Наш Город между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Мы с Бет привыкли прислуживать ему. Он сказал, что нам нужно отрабатывать свое проживание.

В ответ он заставил меня и мою сестру все выпрашивать. Деньги, свободное время, поездку на работу. Он говорил нам, что мы счастливчики, что нам легко все достается. «Легко» – это когда он подтолкнул Бет к пищевому расстройству после того, как она перестала играть в волейбол. Ее тело стало быстро изменяться от мальчишеского к женственным формам, и Великану это не нравилось. Она прекрасна, с длинными густыми волосами и большими карими глазами. И у нее самый красивый певучий голос. А когда она смеется, то смеется всем телом, наклоняясь вперед и держась за живот, пока качает головой. Но Великан видел только толстую девчонку.

Вот таким был типичный ужин.

Моя сестра тянется к маслу:

– Уверена, что тебе нужно еще? – говорит Великан насмешливым тоном. Он многозначительно смотрит на ее живот.

Лицо Бет краснеет. Моя мама неловко смеется и хлопает его по руке – это кажется игривым, но я вижу отчаянную грусть в ее глазах.

Но она ни слова не говорит.

Моя сестра убирает руку от масла и опускает взгляд на свою тарелку. Ее длинные темные волосы падают вперед, закрывая ее глаза.

Стыд. Это срабатывает каждый раз.

– Слушай, он придурок, – говорю я Бет после каждого такого ужина.

– В жопу его… – говорит она.

– Это по маминой части, – говорю я.

И мы смеемся злобным девчачьим смехом. Здесь «мы» против «них».

Но неважно, сколько раз я говорила Бет не обращать внимание на Великана, сколько раз я смешила ее; его слова все же засели глубоко в ее голове. Сначала она начала носить мешковатую одежду, чтобы спрятать фигуру, а потом ее конечности так похудели, что джинсы падали с бедер.

Дом стал небезопасным местом и с тех пор таким и является.

Поздно вечером в понедельник звонит домашний телефон. Великан кричит из гостиной, чтобы я подняла трубку, хотя я в своей спальне дальше по коридору, а он в каком-то метре от телефона. Я в гневе бросаю свою книгу «История. Учебник для вузов» и направляюсь к месту, где телефон крепится к стене столовой.

Великан поворачивается со своего места на диване, откуда он смотрит гольф. Он, наверное, самый непривлекательный мужчина во всем мире. Нет, это неправда. Думаю, он нормально выглядит, но для меня он уродлив. Тонкие светлые волосы, соответствующая козлиная бородка. Дайте ему рога и вилы, и он станет двойником дьявола.

Мы не говорим друг другу ни слова, просто обмениваемся подозрительными взглядами, прежде чем я прохожу гостиную.

Я хватаю телефон, и, как только говорю «алло», звучит хриплое: «Привет, милая».

– Папа… – Я слышу неуверенность в своем голосе, почти вопрос. Папа? Это правда ты? Сколько вранья ты расскажешь мне в этот раз?

Интересно, что я расскажу тебе о своем папе, если ты когда-либо спросишь. Сначала самые важные факты: он стал морским пехотинцем после трагедии 11 сентября, и его отправляли трижды в Ирак и один раз в Афганистан. К тому времени, когда он вернулся из второй командировки, он уже не был моим папой. Кто-то забрал его беспечную веселость и заменил его очень злым и очень грустным человеком. Они с мамой развелись вскоре после этого, когда мне было шесть.