Читать книгу "Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева"

Напомним, все это происходило одновременно с охлаждением отношений Николая Ивановича с орденом. Благодаря интригам Шрёдера новое берлинское начальство фактически игнорировало издателя. Руководитель немецких «братьев» Й. К. фон Вёльнер с 1786 года занимал министерское кресло в правительстве Фридриха Вильгельма II и предпочитал поддерживать переписку с русскими адептами через Николая Трубецкого, а не через провинившегося Новикова. Помимо нелюбви издателя к мистике тому имелись и чисто финансовые причины. После конфискации запрещенных книг у Николая Ивановича начались денежные трудности. Поскольку ранее розенкрейцеры вложили немало средств в Типографическую компанию, теперь они ждали прибыли. Но ее не было. Барон Шрёдер, чувствуя, что из Петербурга потянуло холодом, отправился на время в Пруссию, откуда предпочел не возвращаться. Он обещал привезти помощь из Берлина, но вместо этого потребовал вернуть прежние кредиты[1609].

Осенью 1787 года Новиков фактически бежал из Москвы от долгов и отправился в родовое имение Авдотьино, где посвятил себя новому делу — борьбе с охватившими губернию засухой и голодом. «Всякий, у кого есть дети, не может равнодушно отнестись к известию о том, что огромное число несчастных малюток умирает на груди своих матерей, — писал он. — Я видел исхудалые бледные личики, воспаленные глаза, полные слез и мольбы о помощи, тонкие, высохшие ручонки, протянутые к каждому встречному с просьбой о корке черствого хлеба… Целые тысячи людей едят древесную кору, умирают от истощения. Если бы кто поехал сейчас в глухую деревню в нищенскую хату, у него сердце содрогнулось бы при виде целых куч полуживых крестьян, голодных и холодных. Он не мог бы ни есть, ни пить, ни спать спокойно до тех пор, пока не осушил бы хоть одной слезы, пока не утолил бы лютого голода хоть одного несчастного, пока не прикрыл бы хоть одного нагого»[1610].

Такие письма московским друзьям помогали собрать средства для нуждающихся. Давний почитатель Новикова, сын богатого владельца уральских заводов Григорий Максимович Походящий вручил издателю громадную по тем временам сумму в 50 тысяч рублей на закупку хлеба и семенного зерна. Благодаря этому Новиков развернул широкую помощь голодающим. Его шаги нельзя назвать чистой благотворительностью: с одной стороны, они спасали людей, с другой — давали немалую прибыль. В Авдотьине были возведены амбары, из которых запасы выдавались крестьянам сотни близлежащих деревень. За зерно должники платили деньги или отрабатывали оброк в поместье Новикова на прядильно-ткацкой фабрике, на обжиге кирпича или на строительстве[1611]. Уже в крепости издатель отвечал на вопросы следствия: «Из некоторых селений работою платили и обрабатыванием полей по собственной моей системе… Осенью оказалось, что хлебом и деньгами едва ли и третья часть уплачены были… С того времени построен у меня хлебный магазин, в котором и содержалось всегда готового хлеба [на сумму]… от 5 до 10 тыс. рублей. Посредством обрабатывания полей и расчистки побросанных мест и посев хлеба у меня в деревне увеличился… почти до невероятного числа»[1612].

Нельзя не заметить, что за время бедствия Авдотьино разбогатело и поднялось, а окрестные мужики, спасенные от голодной смерти, оказались в долговой зависимости от помещика-благотворителя. Деньги Походящину так и не вернулись, из-за чего тот сам фактически разорился.

Издательскими делами Новиков занимался уже от случая к случаю, больше времени проводя в Авдотьине, подальше от кредиторов и розенкрейцерского начальства. У московских адептов даже сложилось впечатление, что брат Коловион (масонское имя Новикова) тяжело болен и удалился на покой. Когда в 1792 году Николая Ивановича арестовали, граф К. Г. Разумовский насмехался над Прозоровским: «Вот расхвастался, как город взял, стариченка, скорченного гемороидами, взял под караул, да одного бы десяцкого или будошника за ним послать»[1613].

Действительно, к моменту ареста Новиков уже давно не появлялся в старой столице. В 1789 году закончилась аренда типографии Московского университета. А к 1791 году была свернута деятельность Типографической компании, находившейся в неоплатных долгах. Тогда же Новиков пережил другой страшный удар — скончалась его жена Александра Егоровна, оставив на руках отца троих детей: Ивана, Варвару и Веру. Двое старших, сын и дочь, страдали эпилепсией.

«Самая старая пушка»

Московские масоны были убеждены, что подозрение к ним внушено Екатерине Потемкиным. Иван Лопухин писал: «Один хитрый на то время вельможа и царедворец в часы колебания своего могущества… для поддержания себя выдумал навлечь подозрение на существовавшую будто связь с обществом нашим у ближайшей к престолу особы (наследника Павла. — О. E.). Искусно внуша такое подозрение, искусно же не допускал он и до розыска; вероятно, для того, что, не имев сердца жестокого, при всей своей политической нещадности не хотел он жертвовать людьми, никакого зла ему не причинившими».

По мнению Лопухина, «розыск бы обличил его выдумку, которая тогда обратилась бы во вред ему самому». Однако на деле всякая попытка властей освидетельствовать труды московских типографий только вызывала дополнительные подозрения. И в конечном счете расследование, предпринятое уже после смерти светлейшего князя, не «обличило его выдумку», а подтвердило связь великого князя Павла с «братством» и берлинскими «начальниками».

Лопухин передал ход рассуждений монархини и ее фактического соправителя, как их понимали розенкрейцеры: «Он старался только питать вселенное им подозрение, выставляя себя за знающего все, что в государстве происходит, с тем, что когда он хранитель особы государыниной, то ей нечего опасаться — он все предупредит. По сему расположению [мыслей] удерживал он от строгостей; и все следствия возбужденного подозрения и гнева государыни на общество долго ограничивались тем, что несколько раз запечатаны были и пересмотрены изданные нами книги»[1614]. Как только «хранителя особы государыниной» не стало, исчез щит, одновременно прикрывавший ее от хитростей сторонников Павла, а их от расправы со стороны властей. Барьер рухнул. «Братство» оказалось с Екатериной один на один.

Тем не менее виновником гибели московских мартинистов традиционно представляют именно Потемкина. Подготавливая письма императрицы и светлейшего князя к печати, Я. Л. Барсков в первые годы советской власти шел в своих рассуждениях еще дальше Лопухина: «Когда русское масонство раскинулось по всей стране и московские розенкрейцеры образовали его ядро, „князь тьмы“, как называли они Потемкина, донес императрице о сношениях с Павлом этой единственной сорганизованной партии; жертвой этого „предостережения“ пал Н. И. Новиков»[1615].