Читать книгу "Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс"

Тангейзер вдохнул полной грудью.

Несколько дочерей. Почему бы и нет?

И он прощен.

Рыцарь пересек причал и ступил на окровавленное заграждение из лодок. В первом плашкоуте он выдернул из трупа стрелу, во втором нагнулся, чтобы вернуть окровавленные стрелы в колчан и взять лук Алтана.

За его спиной послышалась размеренная поступь солдат, привыкших ходить строем.

Шесть швейцарских гвардейцев направлялись от Лувра к пристани.

Иоаннит не мог понять, что чувствует. То ли он слишком устал, чтобы бежать, то ли слишком устал, чтобы драться…

Гвардейцев было не шестеро, а пятеро. Округлая фигура отделилась от них и склонила голову. Арнольд де Торси. Он махнул гвардейцам. Стефано, командовавший отрядом, указал на разбросанные по причалу трупы. Его подчиненные составили алебарды пирамидой, разбились на пары и принялись сбрасывать убитых в реку.

– Тангейзер, – сказал Арнольд, – когда-нибудь вы доиграетесь.

– Король уже в постели? – поинтересовался в ответ мальтийский рыцарь.

– У его величества был трудный день. Нет нужды и дальше испытывать его терпение.

Матиас посмотрел на гвардейцев, ноги которых скользили по залитым кровью доскам.

– Могила предателей, – сказал де Торси. – Они не защищали интересы его величества.

– Я тоже.

– Но вы и не клялись.

– Наш юный подопечный, Юсти, мертв.

– Я видел всё с башни.

– Завтра будет хуже.

Арнольд не ответил.

– Удачи, друг мой, – сказал госпитальер. – И прощай.

Ему пришлось напрячь мышцы ног – лодка под ним закачалось.

Заграждение было прорвано.

Повернувшись, Тангейзер увидел, что в третьей лодке Гриманд перебросил ноги через борт. Позади него плыла горящая баржа – течение сносило остаток заграждения к левому берегу. Матиас побежал к нему.

– Мой Инфант! – крикнул он на бегу.

Плечи Гриманда дернулись, и он швырнул свое непослушное тело в реку.

Глава 43

По ком выплаканы глаза

Матиас собрался было вернуться к ялику, но вдруг остановился. Карла поняла, что он намерен пойти назад. Необходимости в этом не было, но он все равно повернул. Итальянка взяла свою дочь у Эстель и прижала ее к себе. Ребенок, которого они с Тангейзером зачали, давал ей силы смотреть, как в пятидесяти ярдах от нее ее любимый человек купается в крови.

Охвативший его приступ безумия и жажды убийства потряс детей, даже Паскаль. Все они думали, что знают его, были уверены, что им уже известно, насколько он кровожаден. На мгновение Карлу тоже охватил ужас. Ей было плевать на убитых, окровавленные груды которых оставлял за собой ее муж – Карла верила, что они попадут в ад, – но Матиас убивал их не ради справедливости или веры и не для того, чтобы защитить заграждение. Он убивал их потому, что они были там и потому, что он мог это сделать. Таково его призвание. И это внушало страх.

Повернув назад, мальтийский рыцарь заставил ее страдать. Карла не могла не бояться за него, но у нее уже не было сил для страха. Атака длилась всего минуту, а от врагов поле боя очистилось минуты через три, но это были невероятно долгие минуты. Матиас шел среди окровавленных тел – его влажная, черная от чужой крови кожа блестела в лунном свете – и добивал раненых, словно его оскорблял сам факт, что они еще живы. Карла понятия не имела, что он выбросил из клетки и почему так важно было предать ее содержимое реке, и когда Эстель произнесла эти вопросы вслух, ответить на них не смог никто из сидевших в лодке.

Потом графиня смотрела, как ее супруг моется в реке. Она пыталась сдержать свою любовь к нему, такую глубокую, что боль от нее была сильнее родовых схваток. Плечи ее затряслись, и по щекам покатились слезы. Мужчина, которого она любила, был повенчан с кровопролитием. И никакие ее чувства не изменят этого факта. Он произнес эту клятву верности задолго до того, как осознал ее смысл, когда люди, подобные тем, что теперь лежали мертвыми на берегу, отняли у него ту жизнь, для которой он родился. Возможно, Карла плакала именно поэтому – в той, другой жизни, у нее не было бы ни Матиаса, ни Орланду с Ампаро, ни счастья, которое она не променяла бы ни на что на свете. Даже на покой для мятущейся души Матиаса.

И у нее не было никакого права осуждать его ярость, потому что без этой ярости он никогда бы не принадлежал ей, а она ему, и если она не может любить его таким, какой он есть, значит, она вовсе не заслужила любви.

Дети тоже плакали, и у них были на то свои причины. Все лили слезы вместе с ней, кроме бедного Грегуара, который стонал на своем чепраке, погруженный в наркотический сон. Орланду не плакал, но он уже не был ребенком. Он поцеловал Карлу, вернул ей шарф, выслушал ее благодарность, сел на среднюю скамью рядом с Паскаль, и больше графиня с сыном не сказали друг другу ни слова.

Ампаро тоже не плакала. Она не спала, но, похоже, ничуть не удивлялась и не расстраивалась из-за окружавшего ее горя. Малышка не отрывала взгляда от матери. Карла улыбнулась ей.

Она увидела, как Матиас выходит из реки и поднимается на причал. Он посмотрел на нее, и хотя итальянка не могла видеть лицо мужа, его поза выражала притворное раскаяние. Карла встала и подняла Ампаро над головой. Над рекой. К луне.

Груз притворства словно свалился с плеч ее мужа. Он шагнул на плашкоут.

Графиня опустила ребенка. Послеродовые схватки заставили ее сесть и подождать, пока утихнет боль. Вместе с болью ушли и остатки слез. Карла чувствовала, как на нее наваливается невероятная усталость, но старалась не поддаваться ей. Она увидела швейцарских гвардейцев. Тангейзер повернулся к ним, и страх вспыхнул в ее душе с новой силой.

Пятеро швейцарцев были опаснее нескольких десятков ополченцев, и Карла не исключала, что муж может вернуться и вступить в схватку еще и с ними. Но гвардейцы принялись сбрасывать трупы в воду, и госпитальер пожелал их командиру удачи. Послышался скрип, словно железо скользило по дереву.

Течение реки раздвигало заграждение.

Наполовину приподнятая утка вырвалась из крепления, и Гриманд, бросив алебарду, ринулся на нос лодки. Должно быть, он хотел схватить уплывающую корму и удерживать заграждение одной лишь силой воли, потому что физических сил у него уже не осталось. Пальцы Младенца схватили воздух. Карла хотела окликнуть его, когда течение стало уносить ялик от борта плашкоута.

Крюк соскользнул с борта, и багор вырвался из рук Агнес и Мари, которые, как и все остальные, были обессилены слезами. В испуге и отчаянии девочки сцепили руки. Паскаль потянулась за багром, Орланду тоже, но они опоздали, и багор упал в воду. Лодку сносило, и дети запаниковали.

Карла поняла, что они боятся потерять Матиаса.

– Паскаль, возьми причальный конец, – указала она на моток веревки под скамьей на носу.