Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

Николай Кириллович очеркнул это место и раскрыл окно. Дождя не было, воздух был мокрым, улица блестела.

Подышав, закрыл, погасил свет. Лег, не раздеваясь. Снова зашумел дождь, по освещенной стене поползли тени капель.

Он ворочался, кашлял, вставал и задергивал шторы. Ложился, снова вставал, раздергивал и думал о том, что и дед, и отец умерли в год, заканчивавшийся цифрой три. О том, что непонятно, кем же был выкраден в детстве его дед Лев Триярский. Сектой рождественцев? Ворами, промышлявшими похищением и продажей детей? Или пришельцами из космоса? Последняя версия промелькивала, кажется, у Серого.

«Есть в нас, Триярских, – думал, следя за тенями, – какая-то недоосуществленность. Тот, петрашевец, так и не стал архитектором. Отец не реализовал себя как художник. Я вроде бы и стал композитором, и все равно… Нигде не исполняюсь, не звучу. Точно мы посланы сюда не для самих себя и не для архитектуры, живописи или музыки, а для другого. Как те трое волхвов, о которых мы ничего не знаем. Кроме того, что они пришли, и поклонились, и ушли…»

Дождь ослаб, он задремал.

Резко открыл глаза. Кто-то смотрел на него.

«Гога?»

Зашарил в темноте рукой, зажегся торшер.

За столом никого не было.

Отдышавшись, потянулся за книгой.

* * *

Теперь он стоит на кухне. В комнате хлопает форточка.

Он прислушивается.

– Тише, главное, не испугать его.

– Ничего, не маленький.

Голоса… Как в ту ночь, когда он мотался на Гагаринку.

– А если решит, что сходит с ума?

– Да нет, подумает, просто переутомился. Бессонницы, неприятности… Он еще про Садыка не знает.

– Тсс! Не надо торопить события.

Кто-то садится на диван, тихий скрип пружин.

– Знаете, я думаю, для начала хватит. Он должен к нам привыкнуть. Как вы считаете, граф?

– Граф сегодня не в настроении. Но я согласен. Вы знаете мою позицию, хорошего – в меру. Ну что, господа, до встречи в Музтеатре?

* * *

Возле Музтеатра, как всегда после дождя, плещется огромная лужа.

Машина взрезает ее, фасад с колоннами рассыпается. Николай Кириллович расплачивается и хлопает дверцей.

– Ну, вы уже в курсе, – встречает возле входа Ринат. – В общем, бардак. Оркестр уже на ушах. Собираются писать коллективное письмо.

– Не надо. – Николай Кириллович дергает дверь, дверь не подается.

– Я тоже считаю, что не надо. Но уже афиши везде расклеены.

– Когда сообщили?

Дверь с визгом открывается.

– А никто не сообщал. Дияров был там на каком-то заседании вчера…

– Хорошо. Передайте, репетиция начнется как обычно. Начинаем со Шнитке. Я сейчас к директору и обратно.

Ринат делает гримасу и поднимается в зал.

Николай Кириллович идет по коридору. Прижимается к стене, мимо проносят огромную голову Ленина.

О том, что фестиваль решено проводить не в Центре современной музыки, а здесь, в Музтеатре, он успел узнать от Жанны. Забежала к нему час назад, мокрая, взвинченная, плюхнула на стол пакет с котлетами. Он поцеловал ее в холодную щеку, но есть не смог, не лезло.

* * *

– Да, слышал, слышал… – Директор ползал под столом, разыскивая что-то. – Ну что тут делать будешь? Подвели строители, куча недоделок. Центр в аварийном состоянии. Людей туда пускать нельзя… Вот шайтан, ну где эта ручка?

Из-под стола показывается директорская голова.

– Вчера японская делегация была, авторучку подарили. Куда могла деться, а? На столе нет, на полу нет… Что я должен думать? Совести у людей нет, совести… – Голова снова уходит под стол, слышно пыхтение. – Раньше у нас за такие фокусы руки отрубали! И никто авторучки не воровал.

– Но здание Центра уже было принято…

– А как у нас принимают?.. Давай-давай, и подмахнули. Вы представьте, то-о-олько начнете самое интересное исполнять, а тут крыша падает. Или канализация лопается. Что, нужны такие приключения?

– Может, тогда вообще отменить фестиваль?

– Зачем сразу «отменить»? – Директор поднимается, отряхивает колени. – Проведем здесь, у нас, даже лучше будет! И публики больше будет. Этот ваш Центр – вообще непонятно, почему «центр», это край света! Раньше даже в городскую черту не входил. Центр – это у нас здесь. Обком рядом, Универмаг рядом, базар рядом… Ну куда она подевалась, а? Сабахат! – кричит через приоткрытую дверь. – Не видела мою новую ручку?! У тебя глаза есть? Ты ими куда смотришь? Не найдешь ручку – уволю.

Появляется сонная секретарша, начинает ползать по полу.

– Но у Музтеатра своя программа на эти дни… – Николай Кириллович отходит в сторону.

– И какая программа! Видели? Юбилейные концерты, новая постановка «Прощай, паранджа!»… Ничего, ничего, что-то ужмем, сократим немножко. Вы тоже сократите. Лучше всего – половину, но если не получится…

– Мы ничего не будем сокращать.

– А как тогда?

Секретарша заглядывает под стул.

– Не знаю. – Николай Кириллович дергает головой. – Попытаюсь напрямую поговорить с Дурбеком Хашимовичем.

– Ну, попытайтесь, если хотите… Дуркоры как говорят, знаете? Не всякий прямой путь – самый короткий, не всякий короткий путь – самый быстрый… И не всякий быстрый приводит куда нужно.

Поднимает затрещавший телефон.

– Алло, эшитаман! Келдиларми? Узилар?[94] Срочно всех в зал! – Прикрыв трубку ладонью, подмигивает Николаю Кирилловичу. – Рудольф Карлович сейчас будет свою новую оперу показывать! Это для вас просто судьба, ажойиб имконият![95] Вот он может, своим, так сказать, авторитетом, своим музыкальным весом решить этот вопрос…

* * *

Вместо зала все толпятся в репетиционном классе, вокруг рояля. Рудольф Карлович изъявил желание именно на этом рояле показывать свое новое произведение. В соседнем классе греют чай и раскладывают пирожные.

Дверь в коридор наконец распахивается, гул смолкает.

Рудольф Карлович, кланяясь, движется к инструменту. Давлат идет рядом, поддерживает за локоть. Лицо у Давлата серое и испуганное. Еще страшнее лицо Рудольфа Карловича. Бесцветные глаза куда-то провалились, рот полуоткрыт, над верхней губой торчат усики.

– А! Николя! – Машет ему через рояль. – И ты… тут?

Бежак смотрит на него, отворачивается, кивает кому-то, целует слегка мужскую руку Виолетты Захаровны. Еще одна рука тянется к поцелую.